Однажды на краю времени - [145]

Моя мама была весьма ветреной в юности. Думаю, она даже не знала, кто мой отец. И поэтому, когда она меня родила, все дело попытались замять. Меня вырастили дед с бабкой. Они решили, что уже слишком стары для воспитания детей, и отправили меня в то время, когда еще были помоложе, что позволило им вырастить меня вместе с моей матерью. До пятнадцати лет я даже не знал, что она мне вовсе не сестра.

Мое настоящее имя Филипп де Червилл. Я поменялся с другим палеонтологом, чтобы встретиться с собой маленьким. Но тут Мелузина – моя мать – начала со мной заигрывать. Так что теперь вы, наверное, поймете, – он сконфуженно усмехнулся, – мне отнюдь не хотелось идти путем Эдипа.

Экран погас и тут же зажегся снова. Он решил сказать еще кое-что напоследок.

– Ах да, я хотел добавить… То, что вы мне сегодня сказали – когда я был маленький… ваше поощрение… и зуб… ну… это очень много для меня значило. Так что, э-э-э… спасибо.

Экран снова погас.

Я опустил голову на руки. Все пульсировало, будто целая вселенная сосредоточилась в гнилом зубе. Или, быть может, в опухоли мозга старого больного динозавра. Я не глуп. Я тут же увидел все скрытые смыслы.

Парнишка – Филипп – был моим сыном.

Хоукингс был моим сыном.

Я даже не знал, что у меня есть сын, а теперь он мертв.

После нескольких блеклых, пустых минут я принялся за работу: стал прочерчивать линии времени в голопространстве рабочей станции над столом. Простая двойная петля – для Хоукингса/Филиппа. Более сложная фигура – для меня самого. Потом я учел такие факторы, как офицеры СБВ, официанты, палеонтологи, музыканты, рабочие, которые первоначально построили станцию и которые под конец разберут все конструкции, когда мы тут закончим… несколько сотен отдельных индивидуумов.

Получилась чертовски сложная фигура.

Похожая на гордиев узел.

Потом с трудом я начал составлять памятку более молодому себе. Из углеродистой стали, обоюдоострый дамасский меч. Меч-меморандум, который разрубит научно-исследовательскую станцию «На вершине холма» на тысячи конвульсивно содрогающихся парадоксальных фрагментов.

Найми этого, уволь ту, оставь сотню молодых ученых, здоровых и способных к размножению, в прошлом, на один миллион лет до нашей эры. Ах да, и не зачинай никаких детей.

После такого спонсоры наши набросятся на нас, как рой разъяренных ос. Неизменяемость вырвет путешествия во времени из рук человечества. Все, связанное с ними, уйдет в мертвую петлю и, исчезнув из реальности, ввергнется в дезинтеграцию квантовой неопределенности. Станция «На вершине холма» растворится в области вероятности и домыслов. Исследования и находки тысяч преданных своему делу ученых исчезнут из сферы человеческого знания. Мой сын никогда не будет ни зачат, ни рожден, ни послан бессердечно на смерть.

Все, на достижение чего я потратил целую жизнь, будет разрушено.

На мой взгляд, звучало неплохо.

Когда памятная записка была завершена, я снабдил ее пометками НЕОТЛОЖНО и ТОЛЬКО ДЛЯ МОИХ ГЛАЗ. А потом подготовился послать на три месяца вспять.

За спиной у меня раздался щелчок, и открылась дверь. Я повернулся всем телом в вертящемся кресле. Ко мне пришел единственный во всем мироздании человек, который мог бы остановить меня.

– Парнишка получил двадцать четыре года жизни, – сказал Старик. – Не отбирай их у него.

Подняв голову, я поглядел ему в глаза.

В мои собственные глаза.

Эти глаза завораживали меня и внушали отвращение. Они были темно-карими и гнездились среди накопившихся за целую жизнь морщин. Я работал с ним с того дня, как поступил на станцию «На вершине холма», и эти глаза по сей день оставались для меня загадкой – совершенно непроницаемые. Они заставляли меня чувствовать себя так, как чувствует себя мышь под взглядом змеи.

– Не в мальчишке дело, – сказал я. – Вообще во всем.

– Я знаю.

– Я только сегодня вечером его встретил, я хочу сказать – Филиппа. Хоукингс – он был всего лишь новый рекрут. Я едва его знал.

Старик закрыл бутылку «Гленливета» и убрал ее назад в бар. А я и не заметил, что все это время пил.

– Я все забываю, каким эмоциональным был в молодости, – сказал он.

– Я вовсе не чувствую себя молодым.

– Подожди, пока доживешь до моих лет.

Не знаю наверняка, сколько лет Старику. Для тех, кто играет в эту игру, существуют медикаментозные способы продления жизни, а Старик играет в эту паршивую игру так долго, что практически уже заправляет ею. Мне известно одно: он и я – один и тот же человек.

Внезапно мои мысли приняли неожиданный оборот.

– Черт бы побрал этого идиота! – выпалил я. – Что он вообще делал за пределами периметра?

Старик пожал плечами.

– Любопытство. Все ученые любопытны. Он что-то увидел и пошел посмотреть… Оставь, малыш. Что сделано, то сделано.

Я поглядел на памятную записку самому себе.

– Мы выясним.

Он положил подле моей записки вторую.

– Я взял на себя смелость написать это для тебя. Думал избавить тебя от боли ее составлять.

Я пробежал текст глазами. Это была та самая бумага, которую я получил вчера. «Хоукингс подвергся нападению и был убит Сатаной вскоре после полуночи по местному времени, – процитировал я. – Примите меры предосторожности, чтобы предотвратить распространение слухов».