Одна жена – одна сатана - [36]

– Так захотел Валерьян Юрьевич, – пролепетала она.

– А почему он не назначил одного из сыновей?

– Не знаю.

– У отца и детей были неприязненные отношения?

– Не знаю.

Его поразила краткость ответов, такое ощущение, что она прикусывает язык, чтоб не сболтнуть лишнее. И чем больше он въедался в нее глазами, тем очевидней проявлялась ее нервозность.

– Ну что вы, Ирина Лазаревна! О своем шефе работники знают все секреты, тем более проработавшие у него пятнадцать лет. И вы знаете. Так как же складывались отношения отца с детьми?

– Как у всех.

– А как у всех?

– То хорошо, то плохо.

– Значит, с детьми у него были неважные отношения.

– Я этого не говорила, – испугалась она.

– А все-таки, Ирина Лазаревна, что за всем этим кроется?

– Ну, я не знаю, – плаксиво протянула она, состроив жалобную мину.

М-да, рановато он уверился в успехе.

– Говорят, Деревянко ездил в командировку, где приказ?

– В бухгалтерии, – сказала она.

– Принесите.

Когда он изучил еще одну бумагу и не нашел в ней ничего странного, он сделал записи в блокноте, затем сел в машину и позвонил начальнику уголовного розыска:

– Пусто, туманно, странно. Детишек надо покрутить, пусть опера переговорят с ними с каждым по отдельности, а мне нужны фамилии знакомых, друзей, дальних родственников Валерьяна Юрьевича. Второе: проверь, привлекался ли Деревянко Тарас Панасович к уголовной ответственности. И дай задание выяснить, был ли в командировке этот самый Деревянко. Он ездил... сейчас точно назову... – Береговой раскрыл блокнот. – Ездил в Воронеж договариваться о поставках рыбы, запиши адрес фирмы...

Стоя на возвышенности и приставив к глазам бинокль, Гаррик осматривал местность. Дрозд переминался с ноги на ногу, бросая в сторону кладбища затравленные взгляды, его мутило от одного вида зловеще маячивших в отдалении крестов. Он повернулся к ним спиной, однако... спину жгли!

– Долго мы торчать будем на этой верхотуре? – угрюмо спросил Дрозд, переместившийся так, чтоб боковым зрением видеть кладбище. – Место здесь поганое.

– Место как место, – промямлил Гаррик. – Чем оно тебе не нравится?

– Не нравится и все, – постеснялся сказать правду Дрозд.

– Вон смотри. Три деревни, на самом деле деревня одна, но из трех частей. В какую из них шли деды, а?

– Не сказали, – буркнул Дрозд. – Слушай, мы их не запомнили, как собираешься их искать?

– А просто. Один здоровый, как мамонт, другой, как щепка.

– И все? – Дрозд начинал злиться, он считал затею Гаррика глупой и опасной. – Да плюнь на снайперку...

– Там еще «блик» был.

– И на него плюнь. Залетим мы, вот чую, залетим из-за этой снайперки.

– У меня еще должок мамонту. В пятак мне заехал, что – оставлять так? Это непорядок.

– Вот прицепился к дедам! – В сердцах Дрозд сплюнул. – Гаррик, поехали в город? Ну их всех... Здесь творится какая-то чертовщина, нам хреново будет.

– Идем. – Гаррик двинул вниз. – Походим, посмотрим. Вдруг дедов встретим.

– А вдруг встретим, да не тех? А ты подумаешь, что тех?

– То есть обознаюсь? Не-ет, таких здоровых мамонтов много не водится, я по массе его узнаю.

Лиля предвидела реакцию, но не столь сильную. Она втянула голову в плечи и пережидала бурю. А бушевал Алик, носившийся по комнате, иногда подлетавший к ней, будто собирался отстегать ремнем:

– Надо быть чеканутой на всю голову, чтоб до этого додуматься! Знаешь, привидения, прогулки по кладбищу в грозу, честный отъем денег у населения – куда ни шло, за это хотя бы жизни не лишают и в тюрьму не сажают! Но твой очередной план – самоубийство. Ты нас в прямом смысле тянешь на кладбище, в могилу! Извини, я туда не хочу. Кто хочет?

Алик наорался до вздутия жил на шее и багрового цвета лица, да и голова у него едва не лопнула от крика. Он отер пот с лица ладонями, упер руки в бока и, грозно сведя брови, молча ждал поддержки. Ведь не идиоты же! Марат заерзал, почесал бок, ему не хотелось обижать одну из сторон, принимая чью-то позицию, ведь мир между партнерами – большое удобство. Перспектива, обрисованная Аликом, его не устраивала, да она никого не устроит, но головокружительный план Лили прельщал именно своей невиданной наглостью. Как известно, наглость города берет, вдруг все завершится успехом? Паша уставился в одну точку и казался отвлеченным от темы, пришлось Марату взять слово, правда, оно у него вышло несколько размытое, конечно, обращенное к Лиле:

– Беби, когда ты что-то затеваешь, у меня мурашки бегут по коже. Я тащусь, правда.

– Выражайся ясней! – гаркнул Алик. – Или ты ноль без палочки?

– Ноль – самостоятельное число, величина, с которой все начинается. Ничего не было, вдруг кладется кирпич, затем второй...

– Слушай, каменщик, конкретно по делу!

– Ну... Ну, не знаю. Нас перестреляют, наверное. А если не перестреляют, то за вымогательство посадят. А если не посадят и не перестреляют, мы обогатимся...

– Что ты как ужик вертишься? – прорычал Алик. – Сколько можно быть рохлей, ты мужик или кто? Пашка, что скажешь?

Паша поймал на себе просящий взгляд Лили и отвел глаза в сторону. Она решила, он против, поэтому не дала ему раскрыть рта:

– Вы можете отказаться, это ваше право, тогда я сама попробую...