Одна среди туманов - [39]

Кэрол-Линн тем временем взяла Кло за руку и повела по направлению к саду, говоря на ходу:

– Тебе непременно нужно познакомиться с Бутси. Я уверена, она подберет тебе какую-нибудь другую одежду. Молодая девушка должна одеваться поярче. Быть может, после обеда мы трое поедем в город, в универмаг «Хемлин», и купим тебе подходящую косметику. Я думаю, тебе больше подойдут естественные цвета…

Я уже собиралась сказать, что на одежду, которая продается в «Хемлине», Кло даже не взглянет, не говоря о том, чтобы ее носить, и что мне запрещалось пользоваться косметикой (если не считать гигиенической помады и лосьона от загара), пока мне не стукнуло четырнадцать. Накануне моего дня рождения Бутси сама отвезла меня в универмаг, где был отдел косметики «Мерле Норман» – это и был ее подарок. В ящике моего ночного столика в спальне до сих пор хранилась коробочка блеска для губ. Я очень долго им не пользовалась, думая, что накрашу губы, когда вернется мама, но она все не возвращалась, а когда, наконец, вернулась, мне уже не хотелось посвящать Кэрол-Линн в один из так называемых «обрядов взросления»[10]. Какой смысл, думала я, если до сих пор я переходила из одной возрастной категории в другую без ее участия?

Перед глазами у меня запрыгали черные мушки – верный признак подступающей мигрени.

– Бутси больше нет! – выкрикнула я и сразу почувствовала жгучий стыд, но было уже поздно.

Кэрол-Линн и Кло удивленно уставились на меня. Потом мать слегка выпрямилась и расправила плечи.

– Ступай к себе в комнату, Вивьен Ли. Сейчас же! Я запрещаю тебе разговаривать со взрослыми таким тоном.

При этих словах брови Кло подскочили аж до самых волос.

Я набрала в грудь побольше воздуха, потом медленно выдохнула, одновременно считая про себя от двадцати до ноля. Я, правда, была не особенно уверена, что этот прием сработает – его рекомендовал мне психоаналитик, у которого я побывала всего один раз. После того как он заявил, что не считает медикаментозное лечение целесообразным, я ушла и больше не возвращалась.

– Кэрол-Линн, – начала я, стараясь говорить как можно медленнее и как можно спокойнее, – не поздновато ли ты вспомнила, что у тебя есть дочь? Кроме того, – если ты не в курсе, – я уже слишком взрослая, чтобы ты могла отослать меня в комнату.

Ее взгляд скользнул по моему лицу, и если бы в эти минуты моя голова не раскалывалась от боли, я – клянусь чем хотите! – почувствовала бы и стыд, и сожаление. Впрочем, уже через пару мгновений я вспомнила, что передо мной стоит практически чужая, посторонняя женщина, которую я совершенно не знаю и которая не помнит и не знает меня.

– Взрослая женщина не стала бы так разговаривать с матерью, – раздался позади меня мужской голос, и я резко обернулась. Томми… ну конечно, это был он!

– Тем более с больной матерью, – добавил брат, чуть понизив голос, и его голубые глаза стали жестче. – И особенно если тебя может услышать юная, впечатлительная особа. – И он кивком показал на Кло.

Я едва не рассмеялась, подумав о том, что «юная» Кло могла бы научить Томми таким словам, каких он в жизни не слышал, и что впечатлительности в ней было не больше, чем в старом диване. Конечно, если бы перед ней вдруг оказался Джастин Бибер или Мэрилин Мэнсон – дело другое, но Томми не был ни тем ни другим, а уж я тем более. Нет, такие слова, как «впечатлительность», «последовательность» и «рациональное восприятие», нельзя было применить по отношению к Кло ни при каких обстоятельствах.

Покачав головой, я с силой сжала виски.

– Они зашли за желтую ленту, а шериф может подъехать каждую минуту. Я не хотела, но они не оставили мне выбора.

Выражение лица Томми не изменилось, и я смутилась еще больше. Опустив взгляд, я увидела, что он держит в руках круглую коробку. Ее ручка, сделанная из толстого золотого шнура, облезла и порвалась и теперь лежала на крышке, напоминая дохлого червя.

– Что это у тебя?

Томми протянул коробку мне.

– Я так и не дождался твоего звонка и решил сам принести тебе эту штуку. В ней дядя Эммет хранил запасные части к часам.

Старый картон, из которого была сделана коробка, был сухим и шершавым на ощупь, как любимое, слегка пыльное одеяло. Держа ее в руках, я невольно вспомнила старого седого джентльмена, очень доброго и внимательного, который заменил нам деда. Когда-то мы с Томми его обожали. Карманы дяди Эммета всегда были полны сладостей, к тому же он очень ловко вытаскивал десятицентовики из наших носов и ушей и всегда разрешал оставить монетки у себя.

Если дядя Эммет не работал в полях, значит, он трудился в своей мастерской в городе, а мы были тут как тут. Пока я играла с блестящими шестеренками и непослушными пружинками, Томми внимательно следил за тем, что делает дядя, и иногда даже помогал ему или подавал инструменты. Именно от него мой брат узнал, как устроены механизмы настенных и наручных часов, будильников и ходиков. Как и каждый, кто пережил Великую депрессию, дядя Эммет никогда ничего не выбрасывал, поэтому детали от часов, которые уже ни на что не годились, отправлялись прямиком в старую шляпную картонку. Дядя свято верил, что когда-нибудь они пригодятся.