Одна среди туманов - [22]

Слегка откашлявшись, я сказала:

– Ты так много готовишь… Мы что, кого-то ждем? Да и Кэрол-Линн накрывает стол как минимум человек на двенадцать.

Кора убавила огонь в плите и слегка приподняла брови.

– Ну, ваша мама действительно иногда так делает, даже когда за столом, кроме нее, мистера Томми и меня, никого не бывает. Думаю, это пошло от мисс Бутси – она ведь любила обедать в столовой, любила хорошую посуду и столовое серебро. Наверное, ваша мама думает, будто она снова молодая девушка и ваша бабушка попросила ее накрыть на стол.

Некоторое время Кора молчала, задумчиво хмурясь.

– Когда мисс Бутси умерла, для всех нас это была большая потеря, но вашей маме пришлось тяжелее всех. Потерять родную мать, наверное, хуже всего, и неважно, сколько тебе лет – пятнадцать или пятьдесят. Вместе с матерью ты всегда хоронишь свое детство.

Я хотела сказать ей, что она ошибается. К примеру, если бы я, вернувшись домой, узнала, что Кэрол-Линн умерла, я бы не особенно расстроилась. Так мне, во всяком случае, казалось, но я промолчала, сосредоточившись на салате. Я укладывала красные помидоры в бледно-зеленую миску, и только салатные щипцы у меня в руке отчего-то расплывались. Не рискуя лезть в глаза рукой, которой я только что резала овощи, я несколько раз моргнула – и с удивлением обнаружила, что мои глаза полны слез. Слава богу, Кора по-прежнему стояла ко мне спиной и ничего не видела.

Я как раз собиралась спросить, куда поставить готовый салат, когда дверной звонок несколько раз звякнул, и в тот же момент зазвонил городской телефон.

Кора мгновенно сунула руки под кран.

– Я возьму трубку, а вы откройте дверь, хорошо? – предложила она.

Я кивнула и направилась в парадную прихожую, постаравшись поскорее миновать столовую, где моя мать, стоя перед камином, пристально разглядывала тысячу раз виденную фотографию на каминной полке. В каждой руке у нее было по хрустальному бокалу, словно она собиралась поставить их на стол, да так и забыла, что собиралась сделать.

Она не обернулась, когда я прошла за ее спиной к массивной входной двери, которую кто-то из наших предков привез морем из Ирландии лет сто пятьдесят назад. Когда-то эта дверь охраняла вход в давно разрушенный замок какого-то аристократа, но в нашем доме она выглядела так же нелепо и неуместно, как многостворчатые окна в столовой или лучевое окошко из иризирующего стекла[5] над входной дверью. Мне, однако, и раньше казалось, что подобные детали придают усадьбе крайне независимый вид. Одним своим обликом она на протяжении десятилетий как бы говорила окружающим: «Мне наплевать, что́ вы обо мне думаете!» Что же удивляться, что сходными чертами характера были наделены и большинство обитательниц экстравагантного дома?

Я отперла замок и отворила дверь. При этом дверные петли пронзительно скрипнули – похоже, парадным входом в последнее время пользовались редко.

– А дверь-то не мешало бы смазать, – сказал и Трипп после того, как поздоровался. Сейчас он был без галстука, в котором я видела его раньше. Руки Трипп засунул глубоко в карманы, отчего сразу напомнил мне мальчишку, с которым я росла, разве что теперь в его карманах вряд ли лежали лягушки и головастики, которых он обычно всюду таскал с собой.

При мысли об этом я невольно улыбнулась.

– Бутси держала банку с дверной смазкой под раковиной. Я обязательно туда загляну, но попозже, – сказала я, отступая в сторону, чтобы пропустить его в прихожую. – Ты по делу или просто так зашел, без повода?.. Вообще-то для официальных визитов уже довольно поздно, – добавила я, – но коль скоро ты решил воспользоваться парадным входом, у тебя, вероятно, возникли какие-то вопросы?

Все это я отбарабанила на одном дыхании (откуда что взялось?!), после чего вопросительно уставилась на него.

Трипп слегка откашлялся.

– Повод есть, – сказал он почти басом. – Твой брат позвонил и пригласил меня на ужин, но если позволишь, несколько вопросов я все-таки задам. Насколько я знаю, шериф уже допросил Томми, но когда он пришел сюда, чтобы поговорить с тобой, твоя мать сказала, что ты еще в школе. Шериф просил передать тебе, что он снова заглянет завтра около девяти часов. Ему очень нужно взять у тебя показания. Это, конечно, чистая формальность, и тем не менее… – Трипп побренчал в кармане мелочью. – А парадной дверью я воспользовался из-за тебя. Ты так долго жила в Калифорнии, что, наверное, уже забыла – в наших краях друзья и родственники обычно приходят без стука, через кухонную дверь.

Я непроизвольно сжала в пальцах дверную ручку.

– Как ты узнал, что я жила в Калифорнии?

– По штемпелю на открытке, которую ты прислала мне в самом начале. На той самой открытке, в которой ты просила передать Бутси, дяде Эммету и Томми, что ты благополучно добралась до места. Штемпель был лос-анджелесский…

– А-а… – протянула я, не без труда разжав руку. Я совершенно забыла о той открытке и вспомнила только теперь. Что там на ней было, какая картинка?.. Должно быть, пальмы или океанский берег. Точно я не помнила – от тех времен в памяти осталось только чувство глубокого изумления: как это я так далеко забралась? Но сейчас я припомнила и еще кое-что… Лицо матери, каким оно было в тот день, когда я уезжала. На нем смешались разочарование, горечь и печаль, и это было очень… неожиданно. Во всяком случае – для меня.