Одна на миллион - [35]

– Войдите! – раздалось из-за двери.

Мы вошли.

– Здравствуй, Иван Кузьмич! – сказал Николай, а я в знак приветствия лишь кивнула.

На вид Абакшонку было лет пятьдесят пять. Украшением его вытянутого лица, безусловно, являлась небольшая седенькая бородка, которую он то и дело поглаживал. На носу громоздились совершенно безобразные очки в старомодной роговой оправе. Стекла зрительно увеличивали глаза.

– Доброе утро! – приветствовал нас главный врач сельской больницы. – Чем обязан? Хотя я, кажется, догадываюсь, вы насчет тех молодых людей, которых я позавчера подобрал на дороге. Присаживайтесь, пожалуйста. Знаете, этика врача не позволяет мне быть равнодушным к людям, которые нуждаются в медицинской помощи. Я давал клятву Гиппократа и ни разу в жизни ее не нарушил. Мне без разницы, есть ли у человека страховой полис или его нет. Для меня главное – вопросы здоровья...

Иван Кузьмич еще минут пять говорил о своей фанатичной преданности профессии, и я заподозрила, что здесь что-то не так.

– Простите, – робко встряла я. – Давайте поговорим о конкретных пациентах. Как вы оцениваете состояние здоровья тех молодых людей, которых вы подобрали на дороге и привезли в больницу?

– Да, – вмешался в разговор Трунов. – Можно ли мне их допросить?

– Нельзя, – коротко ответил Абакшонок и с самым невозмутимым видом стал приглаживать свою седенькую бородку.

– Почему нельзя? – удивилась я.

– Нет, если говорить с медицинской точки зрения, то, конечно, нет никаких противопоказаний не только для посещений родственниками, но и для допросов. Более того, я со спокойной душой мог бы выписать обоих. Они получили в стенах нашей больницы необходимую медицинскую помощь, а далее вполне могли бы наблюдаться в амбулатории по месту жительства. Да, для выписки есть все основания, – авторитетно заявил главврач.

– Погодите, вы что же, их выписали? – буквально выкрикнула я, сраженная этой новостью наповал.

– Когда вы успели это сделать? – более сдержанно спросил Николай.

– Нет, молодые люди, вы меня неправильно поняли. Я сказал, что мог бы со спокойной душой их выписать, но я не сделал этого. Они сами, так сказать, добровольно покинули стены больницы. Их отсюда никто не гнал, даже несмотря на отсутствие страховых полисов. Да, они решили, что им больше здесь делать нечего, и ушли. Меня здесь не было, и я их задержать не мог.

– Когда? – в один голос спросили мы с Труновым. – Когда они ушли?

– Вчера, поздно вечером.

Я почувствовала, что земля уходит из-под моих ног. Еще вчера Машка была в каких-то десяти километрах от меня, и теперь между нами снова образовалась пропасть. Разумеется, сначала я мысленно обвинила во всем Трунова, который уговорил меня подождать до утра, потом стала винить себя, терзаться, так сказать, самоедством. Внешне это нашло отражение в отчаянной жестикуляции. Абакшонок смотрел, смотрел на мои терзания и любезно предложил смерить мне давление.

– Какое, к черту, давление?! Вы хоть понимаете, что произошло?

– Не вижу никакого основания для паники. Больничный режим этим пациентам необязателен, – попытался успокоить меня Абакшонок. Затем он встал, подошел ко мне, взял за руку и стал щупать пульс. – Странно, нормальный!

– Так, Иван Кузьмич, это вы предупредили пациентов, что ими интересуется милиция? – строго спросила я.

– Помилуйте, зачем мне это нужно? Я – врач! Я лечу людей, – Абакшонок снова сел на своего любимого конька.

Поскольку от конкретного ответа на вопрос он ушел, то я продолжила подозревать его в причастности к побегу Маши и Миши из больницы.

– Иван Кузьмич, – прервал его Трунов, – скажите, пожалуйста, а молодые люди случайно не рассказывали вам, что с ними произошло?

– Поверхностно, знаете ли, очень поверхностно. Когда я их встретил на трассе, парень был в состоянии травматического шока, а девушка – психологического. Я не задавался целью выяснить, что с ними произошло. Пока вез их в больницу, то задавал им вопросы совсем другого характера...

– Какого? – уточнила я, хотя подозревала, что речь идет о платежеспособности. Как же, стал бы он забесплатно двух сомнительных пациентов в больницу класть!

– Медицинского, – спокойно ответил Абакшонок и пояснил: – О группах крови, медицинских противопоказаниях, перенесенных заболеваниях... Вся эта информация могла понадобиться для оказания врачебной помощи в условиях стационара. Первую-то помощь я им на месте оказал, сами понимаете, автомобильная аптечка в моей машине имелась, а навыки всегда при мне...

– Иван Кузьмич, а разве вы не знаете, что обо всех случаях криминальных травм вы должны ставить в известность милицию? – строго спросил Трунов.

– Ну я же не знал, что это – криминал. Я их спросил – ребятки, кто вас так? А они ответили, что – никто, что они сами, по своей глупости, изувечились. Выходило, что несчастный случай произошел. Но вчера, когда Лескин стал меня про них расспрашивать, я понял, что это неспроста, и ничего от него не скрыл.

«А потом стал спасать свою задницу и предупредил пациентов, что ими интересуется милиция», – мне казалось, что именно так все происходило. Я смотрела на доктора и понимала, он изворачивается, на ходу придумывая, что нам сказать, дабы выгородить себя. Абакшонок явно чего-то испугался, хотя изо всех сил старался сохранять спокойствие. Однако руки, бледные и жилистые, которыми Иван Кузьмич время от времени теребил бородку, выдавали его нервозность. Разговаривать с ним дальше означало терять время. Понял это и Трунов. Нам одновременно пришло в голову, что надо поговорить с кем-нибудь еще. Николай ушел пытать сторожа, а я наведалась в палату, в которой сутки пролежала Баранова.