Одна крошечная ложь - [97]

— Намек понят. Да и вообще, я собирался пивка в «Пенни» выпить. Эй, Принстон, уверен, что не хочешь, чтобы я тебе работу подогнал? Неплохие деньги, много…

— Нет уж, благодарю! — отвечаю я раньше Эштона. Ни за какие коврижки моя прекрасная средиземноморская модель нижнего белья не будет работать в стрип-клубе. У меня нет самоуверенности моей сестры.

Эштон пожимает плечами, а потом, сверкнув в мою сторону развратной улыбкой, произносит:

— Мне и здесь нормально. Кроме нее, и времени ни на что нет.

— По-моему, она похуже своей сестры будет, — кривится Трент.

Снова раздается смех, а мои щеки начинают пылать.

— А как насчет того, чтобы ты время занял долгим душем в одиночестве? — парирую я, для эффекта хлопнув его по твердому животу. И только потом до меня доходит, на что я намекнула. Все разражаются хохотом, а я прячу лицо в ладонях. Опять.

Сказать по правде, Эштон не торопится найти работу. В конце концов мы не стали переводить его маму в Майами. Она мирно умерла в конце апреля, прямо перед нашими экзаменами. В то утро, когда Эштону позвонили, я была с ним. Прижимала его крепко к себе, пока он тихонько плакал. И, по-моему, слезы эти были и от грусти, и от облегчения.

Осталось достаточно денег, чтобы у Эштона было время со всем разобраться. Он ни в коем случае не богат, но на некоторое время сбережений хватит. Шторм настояла на его переезде к нам, чтобы Эштона не отягощала рента. Он уже записался на уроки полета, и впервые сам решает, чего хочет от жизни. Мне кажется, он наслаждается каждой секундой этого процесса.

Оглядываясь в прошедший год, мне не верится, что мы с Эштоном произошли из таких разных семей — ведь моя была местом любви, а его — местом боли, и все равно оказались в одном и том же месте в одно и то же время: учась тому, как принимать свои собственные решения.

Единственное, с чем согласны мы оба, — на каждом шаге этого пути мы хотим быть друг с другом.

Глубоко внутри я понимаю, что медицина — неверный для меня путь, несмотря на все мои способности к обучению. Я поддерживала связь с детским госпиталем, пока не узнала, что химиотерапия Эрика и Дерека завершилась, и мальчиков выписали. И тогда я оставила в прошлом эту часть своей жизни. Теперь я серьезно обдумываю работу в сфере социальной защиты. И хотя легко не будет, ведь многие из детей сталкиваются с ситуациями худшими, чем Эштон, я знаю, что хочу осмысленно помогать детям. Так что, доктор Штейнер подыскал мне работу добровольцем в детском приюте, чтобы убедиться, что моя хрупкая натура с ней справится. А если нет? Что ж…

Вся жизнь — это череда проб и ошибок.

Мы с доктором Штейнером частенько разговариваем. А Эштон с доктором Штейнером еще чаще. Штейнер даже шутит, что он — наш семейный мозгоправ. А я говорю, что ему просто надо уже к нам переехать. Я все еще в поисках того, как правильно выразить свое благоговение перед этим человеком и тем, что он для всех нас сделал. Тем, что он продолжает для нас делать.

И то, что я подарю ему своего первенца, начинает казаться вполне подходящим вариантом.

— Когда твои друзья приедут, Ливи? — спрашивает Шторм, поправляя майку. Из-за фланелевой завесы, наконец, появляются пухлые щечки Эмили, и она удовлетворенно срыгивает.

— Завтра в обед. — К нам на несколько дней прилетают ребята и Рейган.

Они были сильно удивлены, узнав, что все это время мама Эштона была жива. И все же они просто встали рядом со своим другом в тот день в конце апреля, а потом чуть ли не до утра поминали с ним ее жизнь в клубе «Tiger Inn». Хотя Эштон и не мог раскрыть всех подробностей из-за договоренности с отцом, мне кажется, парни сами поняли, что жизнь их капитана была далека от наружной идеальности.

А Рейган? Ну, за исключением трехнедельной обиды, когда я сказала ей, что не вернусь на учебу осенью, Рейган была самой лучшей соседкой по комнате и другом, о которых только можно было просить. Она все также безумно влюблена в Гранта. Может, этого хватит, чтобы урезонить ее диковатые порывы.

— Отлично! Значит, завтра напьемся, — восклицает Бен, хлопнув в ладоши, а потом наклоняется и целует Эмили в щечку.

— Вонючка! — со смехом отталкивает его Шторм, наморщив нос.

— И на этом… — Бен звучно целует Шторм в лоб и направляется в дом, проорав: — Прощаюсь с вами!

Трент вытягивает над головой свои длинные, мускулистые руки.

— Идем в «Grill» сегодня?

— Да! Мне надо развеяться! — заявляет Шторм. Внезапно ее взгляд становится безумным. Словно она — загнанное животное. В каком-то смысле, так и есть. — Через часик домой придет Дэн, и мы с этими молочными подушками валим отсюда. Пойду-ка их опустошу. — И через долю секунды они с Эмили уходят сцеживать молоко.

За ними уходят и парни, споря о том, кто первым идет в душ, и снова оставляют нас с Кейси на террасе одних.

Долгое время мы молчим, пока я слушаю крики чаек и наблюдаю за успокаивающими волнами.

— Ты в курсе, что с того вечера прошел практически год? — Боже, все кажется настолько иным! Я — это все еще я. Но в то же время я так сильно изменилась.

— Хм. — Кейси замолкает и забирает у меня тарелку. — Ты имеешь в виду тот вечер, когда я сказала, что ты больная на всю голову? — Я вижу, что ее губы совсем немного задорно изгибаются, когда она расправляется с последним куском моего пирога.