Одлян, или Воздух свободы: Сочинения - [30]

— Скажите, — начал офицер, — где у вас дорога на Старую Заимку?

— На Старую Заимку? — переспросила Ненила и, улыбнувшись, подняла юбку. Левой рукой она придерживала поднятый до подбородка подол, а правой, хлопая себя по женской прелести и поворачиваясь на все четыре стороны, говорила: — Там, мои родные, там…

— Дура, видно, — сказал офицер и приказал отряду расквартировываться, решив у умного спросить дорогу на Старую Заимку.

Усатый офицер выбрал для себя мареевский дом и с несколькими офицерами поселился в нем, заняв комнату и горенку. Хозяева стали ютиться в кухне.

Маленькой Ксюше страшным казался черный усатый офицер, но она тем не менее подглядывала в щелочку двери. Офицер с боевыми друзьями часто пил вино и сидел на кровати, развалившись и попыхивая длинной и черной, как и сам, трубкой.

Через год Красная Армия перешла в наступление на Восточном фронте, и колчаковцы с боями стали отступать. Черный усатый офицер отдал распоряжение забрать у Мареевых пуховые подушки. Солдаты утащили их в повозку, но Фекле Герасимовне, матери Ксюши, дети сказали об этом. Она подбежала к повозке, забрала подушки и унесла в дом. Отчаянная была Фекла, а муж ее, лучший стрелок полка, погинул в германскую.

Офицер разозлился на нее и пошел следом.

Она стояла на кухне без подушек около печки. Не говоря ни слова, черный усатый офицер наступил ей шпорой на босую ногу и, развернувшись, вышел, раздавив большой палец ноги.

В конце двадцатых годов в Новой Заимке образовали колхоз. Обобществили скот, инвентарь и даже птицу. Некоторые бедняки говорили, что лучше умрут, но в колхоз не вступят. Зажиточных мужиков, да и не зажиточных тоже, раскулачили.

В Новой Заимке жили богаче, чем в окрестных деревнях, и мужики из бедных деревень, приезжая в Новую Заимку, стали исподтишка заменять старый инвентарь на более добротный. Хоть вожжи или уздечку, да заменят. Но колхоз просуществовал недолго: распался. Скот развели по домам, а птицу растащили, прихватывая и чужую. Мареевы всех кур домой принесли, лишь петух попал в чужие руки.

У Ксюши был старший брат, Иван. В детстве неродная бабка хлестнула его мокрой тряпкой по лицу, чтоб первый блин не брал. И с тех пор он помешался. Раз прибегает Ванька домой — ему уж лет шестнадцать было — и говорит:

— Мама, а наш петух у Мишки Харитонова поет.

— А ты откуда знаешь, что наш? — спросила Фекла Герасимовна.

— А я по голосу узнал.

— Ну, если наш, забери.

И Ванька принес домой петуха.

В Новой Заимке сразу появилась частушка:

Кто за гриву, кто за хвост,

Растащили весь колхоз.

Вскоре колхоз организовали во второй раз, и по улице затарахтел американский трактор «фордзон». Ребятишки бежали за ним радостные, а старики, стоя у дороги, дивились стальному чуду.

В Новой Заимке жил бедняк по кличке Бог Помощь. Свою поговорку «Бог помощь» лепил к месту и не к месту. Семья у него — большая, но он, хотя и последний хрен без соли доедал, в колхоз не вступал — нужники в селе чистил.

Зимой у Бог Помощь умерла жена, и он зарыл ее на кладбище в сугроб. Весной вызвали в милицию, и он, выслушав мораль, сказал:

— Зимой-то я ее, Бог помощь, а весной она милости просим.

В милиции Бог Помощь приказали купить гроб и похоронить жену в могилу.

В конце войны многодетных матерей вызвали в Новозаимковский райисполком. В торжественной обстановке стали вручать ордена «Материнской славы». Дошла очередь и до Феклы Герасимовны. Поднявшись на трибуну, она сказала:

— За НЕЕ я орден получать не буду.

Аксинья Александровна, выйдя замуж за Алексея Яковлевича, объездила половину Омской области — Алексей Яковлевич работал в милиции, его часто переводили из района в район, и через двадцать лет, в начале пятидесятых, они вернулись в Новую Заимку. Коле было всего год.

У Феклы Герасимовны — большое семейство, и она рядом с дедовским пятистенником построила еще один. Но в тридцатые годы ее братья и дети разъехались, и дедовский дом пустовал. Его занял колхоз под контрольно-семенную лабораторию. Вернувшись в Новую Заимку, Алексей Яковлевич стал хлопотать, чтоб колхоз отдал его жене законный дом. Фекла Герасимовна к этому времени умерла, и Петровы жили вместе с Иваном в новом доме. Дом по недостатку лесоматериала был плохо покрыт и начал гнить.

Дом Петровым решили вернуть, но за перекатку сказали уплатить небольшую сумму. А денег в это время не оказалось, и дом так и остался у колхоза. Алексея Яковлевича вскоре назначили директором маслозавода, и вся семья уехала в деревню Боровинку.

Иван жаловался колхозникам, что его дом протекает, а ядреный, прадедовский дом, которому лет сто пятьдесят, стоит как ни в чем не бывало, да» вот только колхоз за него деньги просит, а где он по трудодням столько заработает.

Старики колхозники сочувственно относились к помешанному Ивану и успокаивали его, говоря: «Вот падет советская власть, и ты перейдешь в свой старый дом».

После Отечественной войны прошло около десяти лет, но некоторые старики в Сибири не верили, что советская власть долго продержится. Да и в Падуне кое-кто из дедов, обиженных советской властью, запрещал своим детям и внукам дружить с Колей, потому что его отец — бывший начальник милиции и коммунист. Коля видел, как бородачи, особенно когда подвыпьют, ругали Советы и в ярости готовы всем коммунистам глотки перегрызть.