Одиссея капитана Флинта, или Остров без сокровищ-2 - [154]

* * *

Большая дощатая надстройка, выглядевшая инородной, и очень точно названная Сильвером «уродливой», больше всего напоминала сарай, зачем-то сооруженный на палубе самым нерадивым, косоруким и сильно пьющим из деревенских плотников. Ливси, по его словам, собирался снести это сооружение, но не успел, — а воздвигли его, второпях и на скорую руку, в ожидании того, что китовая пушка оправдает возлагавшиеся на нее великие надежды — и ворвани придется каждый день придется перетапливать в два-три раза больше обычного.

Салотопка оскорбляла не только взор при взгляде на нее снаружи. Внутри под удар попадало обоняние. Нескольких китов здесь все-таки переработали, и в воздухе стояла густая мерзкая вонь прогоркшего жира, — и меня чуть не стошнило, едва я вошел. Зажав пальцами нос, я первым делом хорошенько приложился к фляге (не знаю почему, но при докторе я старался этого не делать). Мой старый добрый друг ром не подвел — вонь никуда не исчезла и даже не ослабла — но капитану Хокинсу стало на нее совершенно наплевать. О, теперь я понимал, насколько прав был Бонс, слагая оду любимому напитку! К дьяволу все заморские вина! Ром — вот настоящий друг моряка, в Южных морях без него никак!

— Ведь правда же, малышка Долли? — ласково спросил я, приобняв ее за бок.

Да, мою красавицу звали Долорес, и было ей двадцать четыре года, как следовало из даты, красовавшейся рядом с клеймом литейного двора Гаваны и рельефными буквами имени. Ее сестру-близняшку звали Беатрис, но ту мы оставили на острове, незаметно разместить на крохотной шхуне две пушки такого размера возможности не было. И одну бы не спрятали, да очень на руку оказалась «уродливая надстройка»: теперь отсюда исчезли и котлы, и топки — моя красавица царила здесь безраздельно, заняв почти все пространство.

Наверное, мы не сумели бы втащить Долорес на борт даже с утроившимся числом людей, даже используя кабестан напрямую, без сосны-шкива. Но очень кстати оказались большая глубина с внешней стороны мыска и пандус для подъема китовых туш, опущенный прямо на берег — красотка Долорес попала на палубу быстро и легко, как адмирал по парадному трапу.

А зарядить ее помог мне майор Мак-Тавиш. Оказалось, что не так-то просто правильно разместить в громадной пушке картузы, предназначенные для орудия маленького.

И стрелять простым ядром, как я собирался, — значит, играть в орлянку, растолковал мне майор: ядро может не высечь искру при соударении, и результатом станет лишь дыра в переборке и пара разрушенных бочек с порохом. Нет, сэр, здесь нужен другой снаряд! — и он перерыл всю груду закопанных Флинтом ядер, и отыскал, что нужно: нечто вроде нашего брандскугеля, хотя испанцы наверняка называли снаряд иначе. Находка не обрадовала Мак-Тавиша: запальные трубки хранились отдельно и в тайник не попали, да и все равно истлели бы в нем, сокрушался майор, и сделать тоже не из чего, придется слепить что-то из подручных средств, и нет гарантии, что это «что-то» сработает… Но тут и я внес свою лепту, вспомнив, что у меня остались три дымовые гранаты от 12-фунтовки, все с новенькими трубками (я взял их, чтобы подавать сигналы, не тратя время на разжигание костра).

В общем, мне очень повезло, что с Ливси бежал из Квебека такой знающий артиллерист. Лишь пообщавшись с ним, я сообразил, какой авантюрой была наша с Сильвером затея оборудовать береговую батарею. Причинили бы Долорес и Беатрис вред бригантине, или нет, неизвестно. Но поубивали бы всех стоявших рядом без всяких сомнений. Потому что обе взорвались бы. Так, по крайней мере, считал майор, которому я объяснил, что собирался сделать.

И еще пару бесценных советов получил я от майора, уже касавшихся самой стрельбы…

— За здоровье старины Мак-Тавиша! — Я сделал еще пару глотков. — Тебе, Долли, даже не представить своими бронзовыми мозгами, от чего он тебя спас! И меня тоже!

Но не только поэтому мне было наплевать, в какую сторону стреляли при Фонтенуа пушки майора Мак-Тавиша. Я старался оставлять за рамками наших отношений многолетнюю войну Ливси и его друзей против Ганноверов. Я англичанин, и Хокинсы всегда служили только Англии, — не Тюдорам, не Стюартам, не нынешней династии, они все приходят и уходят, Англии же суждено быть всегда, и вечно владычествовать над морями, такая уж стезя уготована Господом нашей отчизне. Ливси и его друзья — шотландцы, и хорошо помнят, при какой династии их родина была независимым королевством и отчего перестала им быть. Не мне их судить, ведь если завтра вдруг нашу страну присоединят к какой-нибудь Дании или России — я тоже подниму оружие против датского короля или русской императрицы.

И я сказал:

— Готовься, Долли. Сейчас будет самый важный выстрел в твоей жизни. Уж постарайся, не подведи.

* * *

Ливси старательно играл роль француза Дезембаля, он намеренно говорил на плохом английском — примерно так, как обращались ко мне с вельбота. Ни Смоллетт, ни Грей не узнали бы его лицо, измененное до неузнаваемости бородой. А вот голос смогли бы опознать, и сильный французский акцент исключал такую возможность.

Первым делом Дезембаль сообщил, что он, хоть и франкоканадец, но уже два года является подданным британской короны, и Юнион Джек поднят над шхуной по полному праву. Сказал он это на всякий случай: ну как у Грея взыграют патриотические чувства и он решит потопить безобидный французский китобоец?