— Ты прав, Хамид, — я согласно кивнул. — И хочу вот что еще добавить. Захар Сорокин, о котором ты рассказал, кроме высоких наград Родины — ордена Ленина, трех орденов Красного Знамени и Золотой Звезды Героя, был отмечен также орденом Британской империи высшей степени. Представитель британских ВВС, вручая Сорокину награду, передал слова короля Великобритании: «Пока в России есть такие люди, она непобедима».
— Неплохо сказано. А теперь хотя бы коротко расскажу о командире моем, о комэеке-1.
СЕМЕН ВАСИЛЬЕВИЧ ЛАПШЕНКОВ
— В авиации, — начал Хамид Сарымсаков, — первостепенную роль играет личный пример командира. Каким бы ни был командир знатоком воздушной войны, тонким тактиком, если он сам летает на боевые задания мало, он, обладая официальным авторитетом власти, все же не может не утрачивать власти авторитета.
А Семен Васильевич был прирожденный летчик. Трезвый расчет, мастерство сочетались у него с беспредельным мужеством. Вспоминаю, как мы в июне сорок второго двумя полками бомбили на Балтике немецкую морскую базу, забитую судами с живой силой и техникой. Лапшенков искусно провел нашу эскадрилью сквозь адский зенитный огонь и мы нанесли сокрушительный бомбовый удар. В этом лихом налете участвовал также и командир полка майор Борис Павлович Сыромятников, человек легендарной отваги.
Наш комэск был не только «королем воздуха», но и надежным старшим товарищем. И если кто-либо из летчиков допускал по неопытности ошибку, Лапшенков никогда не повышал на провинившегося голоса, не унижал человеческого достоинства пилота, штурмана или стрелка. Старался разъяснить оплошность, допущенную подчиненным. Любимым выражением, совсем не уставным, у комэска было: «Ну, что ж ты, дорогой мой!..» И этого укоризненного «дорогой мой» боялись, как огня, старались воевать «по-лапшенковски» — лихо, но с расчетом бомбить вражеские базы, зенитные батареи, склады с боеприпасами, транспорты и боевые корабли.
Майор Лапшенков совершил пятьдесят семь боевых вылетов, потопил эсминец, три транспорта лично и четыре — в группе, нанес бомбовыми ударами большой ущерб военно-морским базам врага. А надобно сказать, что точное бомбометание с горизонта, и тем более — с пикирования, там, «на краю земли», за Полярным кругом, было делом, требующим железной выдержки. Гитлеровцы организовали густую сеть противовоздушной обороны, в небе действовали истребители противника, в том числе особый авиаотряд «Гордость Германии», в котором служил знаменитый ас, любимчик Геринга — Рудольф Мюллер, сбивший на Западе в воздушных боях более девяноста самолетов. Ему и «мессершмитт» особой модели презентовал рейхсмаршал — мотор повышенной мощности, усиленное пушечно-пулеметное вооружение. Немецкие морские конвои старались прижаться как можно ближе к берегам, чтобы находиться под зенитным прикрытием. Да и на самих судах было достаточно зенитных установок. Так что при выходе на цель наши Пе-2 подвергались ураганному обстрелу, а затем на них набрасывались «мессеры».
И тем не менее наша эскадрилья, как, впрочем, и весь полк громила противника. Правда, мы несли потери, и немалые. Но что поделаешь? Шла жестокая, кровавая война. Прибывали новые самолеты, молодые экипажи, и снова Лапшенков вел в бой эскадрилью пикировщиков. Композитор Жарковский, служивший тогда на Северном флоте, написал песню о пикировщиках, в которой были и такие строки:
Мы бомбить умеем, знаем, что недаром
Нас водил в атаку смелый Лапшенков,
И с пике крутого яростным ударом
Топим и взрываем транспорты врагов.
Мы называли себя лапшенковцами и гордились этим.
Хамид Сарымсаков тихо вздохнул.
— Расскажи, Хамид, о его последнем боевом вылете, — попросил я.
— Это был не боевой вылет, — ответил молодой штурман и нахмурился. — Прибыло пополнение. Надо вводить в строй молодых летчиков, научить хотя бы элементарному умению, на практике показать специфику воздушной войны в Заполярье. Лапшенков все силы отдавал подготовке пилотов. Он вообще по натуре своей был наставником, экспериментатором. Это он первым стал летать на пикировщике Пе-2 ночью, причем добивался боевого успеха. А ведь «пешечка» не была приспособлена для ночных полетов. Сугубо дневной фронтовой бомбардировщик. Его опыт перенимали другие отчаянные парии-пикировщики. А в условиях Заполярья, где чуть ли не восемь месяцев — полярная ночь, это очень важно. Однако я несколько отклонился от темы... Произошло это двадцатого сентября сорок третьего года. Погода была по-хорошему осенняя, безветренная. Облачность — пять баллов. В кучевых облаках просветы. Комэск решил проверить технику пилотирования молодого пилота, младшего лейтенанта Комарова. Вот Пе-2, взревев моторами, начал разбег, оторвался от взлетной полосы, аккуратно пошел в набор высоты. Я еще подумал: «Неплохо получается у молодого летчика, видать, толковый парень. Комэск сейчас небось сидит рядом с новичком и радуется». И вдруг все, кто на аэродроме наблюдал за полетом, оцепенели... Из «окна» между облаками вывалились два «мессера», ударили с близкого расстояния из пушек и пулеметов. Самолет загорелся и, волоча за собой черный шлейф дыма, скрылся за сопкой.
