Одиссея авианосца «Энтерпрайз» - [16]

Уильяму Хэлси вскоре предстояло стать прообразом эдакого лихого военачальника с «яркой и привлекательной наружностью», столь обожаемой военными корреспондентами. Надо заметить, что помимо боксерской внешности и поистине бычьего норова, за Хэлси водилась еще одна довольно характерная особенность: вице-адмирал имел привычку смачно ругаться. А по отношению к врагу он и вовсе был непреклонен — клял его на чем свет стоит каждый божий день, причем  без всякой жалости: «Надо уничтожить этих растреклятых японцев, попросту стереть в порошок, и как можно больше!» Однако в результате серьезного кожного заболевания ему пришлось отбыть в Соединенные Штаты и пролежать на госпитальной койке целых пять месяцев — с мая по сентября 1942 года. Так что к командованию он вернулся лишь в августе 1944 года. А годом раньше, будучи в Окленде — в Новой Зеландии, Хэлси выступил вот с каким заявлением: «В самом начале войны я думал, что один наш стоит трех японцев. Отныне же я позволю себе увеличить соотношение: один американец — за пару десятков японцев. К тому же японцы для меня все равно что обезьяны. Я обзываю японцев «обезьянами» только потому, что не могу назвать их словом, которое так и вертится у меня на языке». Некоторое время спустя — уже в Нумеа [8] — он предрек во всеуслышание, что война в Тихом океане закончится в 1943 году парадным шествием союзных войск по улицам Токио. В конце того же 1943 года Хэлси по-прежнему находился в Нумеа, за своим рабочим столом. Ему не хватило сил преодолеть 3500 морских миль, разделяющих остров Гуадалканал и Токио. Единственное, что он смог, и то ценой невероятных усилий, так это ступить на берег острова Бугенвиль, лежащего в 300 милях к северо-западу от опаленного войной Гуадалканала.

Журналисты высоко ценили раскованность Уильяма Хэлси в общении, которая иной раз разряжала официоз и поднимала настроение и в высших эшелонах американского командования. Однако Нимицу порой даже приходилось защищать своего подчиненного — в таких случаях он оценивал его только с самой лучшей стороны: «Он профессионал до мозга костей и характер у него агрессивный, как у заправского вояки. В действиях он не терпит ни безрассудной поспешности, ни излишней сдержанности. В нем прекрасно сочетаются такие редкие для человека военного качества, как благоразумие, дерзость и отвага. Любую операцию он просчитывает на несколько ходов вперед, стараясь учесть все до мелочей, чтобы не допустить ни малейшего риска». Последнюю оценку, данную Нимицем Уильяму Хэлси, позднее припомнили. «В битве у Лейте [9], — писал один американский историк, — Хэлси пошел-таки на риск, вследствие чего погибли сотни американских моряков». После той знаменательной битвы Хэлси пришлось  принимать у себя и утешать родных и близких погибших, на его голову со всех сторон сыпались обвинительные письма... Все это, понятно, доставляло ему мало радости. Кстати, упомянутый выше историк назвал главу, посвященную вице-адмиралу Хэлси, отнюдь не двусмысленно: «Портрет убийцы».

Между тем бесспорно и другое: Ульям Хэлси был самым популярным из американских адмиралов. Причем не только среди рядовых американцев (тут уж изрядно потрудились военные корреспонденты), но и среди моряков — невзирая на литературные излишества тех же военных корреспондентов. Хэлси был «кумиром всех моряков, — писали газеты, — которые по большей части его в глаза не видели, ничего о нем не знали и даже не могли сказать, чем он, собственно, командует, не говоря уже о том, чтобы назвать хотя бы одну из одержанных им побед». Так родилась легенда, оказавшаяся на поверку более стойкой, нежели ее герой. Когда его попрекали скоропалительным пророчеством, высказанным публично в 1943 году, Хэлси отвечал: «То был пропагандистский ход — так сказать, для поднятия боевого духа». Что верно, то верно: порой было довольно одного лишь его слова или даже безмолвного присутствия, чтобы у моряков тотчас же поднялся боевой дух. И вот вам тому пример. 15 сентября 1942 года адмирал Нимиц прибыл на борт «Энтерпрайза», стоявшего тогда в Перл-Харборе, с тем чтобы вручить награды его экипажу. А перед тем он узнал о гибели авианосца «Уосп». И чтобы хоть как-то смягчить трагическую весть, он обратился к морякам с такими словами: — «Я приготовил вам сюрприз. Скоро прибудет вице-адмирал Хэлси».

Моряки встретили слова Нимица громогласными ура! Так-то вот: всякий раз, когда Хэлси появлялся на каком-нибудь смотре или параде, его везде и всюду встречали громоподобными приветствиями. Из всех представителей верховного командования Тихоокеанским флотом, пожалуй, только он один снискал себе столь ярко выраженные симпатии. И что удивительно, вице-адмирал всегда принимал подобные знаки внимания близко к сердцу: стоило доблестному Быку, не очень-то отличавшемуся изысканностью манер, услышать в свой адрес бурные возгласы приветствия, как он едва сдерживался, чтобы не прослезиться. В конце войны он заявил, что желает оседлать ретивого, белой масти скакуна, принадлежавшего японскому императору. Но, к счастью, не успел: ему пришлось поспешить на борт линкора «Миссури» — он как раз бросил якорь в Токийском заливе, — чтобы участвовать в торжественной церемонии подписания акта капитуляции Японии. Таков, в общих чертах, истинный портрет отважного героя Тихоокеанской войны, вице-адмирала Уильяма Фредерика Хэлси. А в тот день — в конце января 1942 года — по выходе из Перл-Харбора «он, во главе небольшой эскадры, состоявшей из чудом уцелевших кораблей  некогда самой крупной в мире тихоокеанской флотилии, устремился навстречу неизвестности». Тогда в его распоряжении не осталось ни одного крейсера для прикрытия эскадренных авианосцев. Среди многочисленных очевидцев, наблюдавших за выходом эскадры в океан, лишь единицы знали, что вице-адмиралу приказано атаковать неприятеля в открытом море. И эти посвященные с ужасом думали, что будет, если эскадра Хэлси столкнется с японской линейной флотилией, оснащенной 406-миллиметровыми орудиями. «В довершение ко всему, — писал Флетчер Пратт, — никто не знал, как поведут себя наши моряки, привыкшие к комфорту, повстречавшись с японцами — истинными аскетами, не помышлявшими ни о чем ином, кроме как о славе и щепотке риса».