«Одиссей» за 1996 год - [17]

Л П. Репина. Новая Культурная и uн кллelf^уaлы^aя история 3 5

Наконец, образцом третьего решения, признающе" о определяющую роль социального контекста в отношении всех видов коллективной деятельности, включая и языковую, может послужить книга британского филолога Д. Эрса "Общность, гендер и самоидентификация индивида: английская литература 1360-1430 гг." (по Марджери Кемп, Ленгленду, Чосеру и "Сэру Гавейну") ^*. Стремясь уйти от дихотомии "литературы" и "жизни", "индивида" и "общества", автор опирается на диалогическую концепцию Бахтина и социально ориентированный подход к изучению культурной практики, основанный на комплексном исследовании лингвистических, социальных и психологических процессов. Индивидуальный опыт и смысловая деятельность понимаются в контексте межличностных и межгрупповых отношений внутри данного социума, в данном случае позднесредневекового общества, с характерным для него сосуществованием множества "конкурентных общностей", каждая из которых могла задавать индивиду свою программу поведения в тех или иных обстоятельствах. С одной стороны, прочтение каждого текста включает его "погружение" в контексты дискурсивных и социальных практик, которые определяют его горизонты, а с другой - в каждом тексте раскрываются различные аспекты этих контекстов и обнаруживаются присущие им противоречия и конфликты.

В результате проведенного Эрсом анализа главных произведений английской литературы XIV-XV вв., в которых проблема самоидентификации (в том числе и роль гендерного фактора) нередко становится предметом рефлексии, ему удалось привести убедительные доказательства того, что процесс индивидуализации берет свое начало значительно раньше Нового времени и достаточно отчетливо проявляется уже в позднее средневековье.

Одной из самых интересных областей применения постмодернистских теорий является история исторического сознания, в предметном поле которой открываются многообещающие перспективы плодотворного синтеза новой культурной и интеллектуальной истории. "Воссоединение" истории с литературой пробудило повышенный интерес к способам производства, сохранения, передачи исторической информации и манипулирования ею. Работа в этом плане еще только начинается, о ней заявляется главным образом в форме исследовательских проектов. Тем более важно не упустить из виду эту тенденцию. Она, в частности, проявилась и в докладах, представленных на уже упоминавшейся секции XVIII Международного конгресса исторических наук. Проблемы исторической памяти были центральными в сообщении испанского ученого Игнасио Олабарри, в том числе ключевой и малоизученный вопрос о соотношении индивидуального и коллективного исторического сознания и их роли в формировании персональной и групповой идентичности. Во многом сходное направление исследовательского поиска нашло свое отражение в докладе канадского историка Марка Филлипса, построенного на анализе качественного

36 Hcropuk в nouckax метода

сдвига, который произошел в понимании задач истории и в историографической практике на рубеже XVIII и XIX вв. и выразился в смещении целевых установок от простого описания прошлого к его "реактивации" или "воскрешению в памяти" ^. Эти наблюдения, как мне кажется, прекрасно "накладываются" на соответствующий историко-литературный материал, в частности по исторической новеллистике. Динамика состояний исторического сознания проявляется на обоих его уровнях: и на профессионально-элитарном, и на обыденно-массовом. Траекторией движения историографии в намагниченном полюсами научной аргументации и литературной репрезентации поле может быть записана одна из интерпретаций ее непростой истории.

Существенно важное место в изучении представлений о прошлом людей разных культур и эпох должна занять проблема исторического воображения, а также концепция базового уровня исторического сознания, формирующегося в процессе социализации индивида как в первичных общностях, так и национальными системами школьного образования ^°. Ведь в отличие от литературных рассказов о жизни людей в прошлом, на которых стоит клеймо вымышленности, рассказы на уроках истории как бы несут на себе бремя подлинности, детям внушается, что все это было на самом деле. Та информация, которую ребенка приучают упорядочивать, записывать, воспроизводить на уроках истории, как бы заверена "ответственными лицами" и снабжена печатью - "это действительно происходило". На основе этих закладываемых в сознание информационных блоков впоследствии создаются социально дифференцированные и политизированные интерпретации ".

Переосмысление процессов исторического познания и передачи исторического знания в духе постмодернистской культурной парадигмы еще очень далеко от своего завершения и сулит, видимо, немало неожиданных следствий. И все же нельзя не согласиться с И. Олабарри в том, что "историк не может выполнять мифическую функцию памяти или отказаться от контроля за результатами (своей профессиональной деятельности. -Л. P.). Перед историком стоит задача не изобретать традиции, а скорее изучать, как и почему они создаются. Мы должны сформулировать некую историческую антропологию нашего собственного племени. Но одно дело, когда антропологи симпатизируют тому племенному сообществу, которое они изучают, и совсем другое - когда они становятся его шаманами" ".