Одинокое сердце - [13]

Анна-Тереза Монтефалько, несмотря на некоторую тучность фигуры, первой оказалась рядом с ребенком и резво подхватила на руки. Старушка начала что-то быстро приговаривать на певучем итальянском языке, тормошить малышку. Увы, рев не прекращался. При этом глаза младенца оставались сухими, в них не сверкнуло ни единой слезинки. Казалось, Аннабель ревет только из одного удовольствия оглушить своим криком всех присутствующих. Рев набирал и набирал силу.

Богатый опыт обращения с собственными детьми не помог Анне-Терезе, и она со вздохом отдала ребенка Бенджамину.

Аннабель продолжала орать, откуда только такая энергия бралась в крохотном теле? О съемках не могло быть и речи. Легче всего из создавшегося положения вышел Реджинальд – старик просто отключил свой слуховой аппарат.

– Вероятно, скучает и по матери, и по скунсу, – объяснил Лонгсдейл, морщась от особенно громкой рулады. – Надо же, весь день молчала, улыбалась, и вот тебе на! Аннабель, малышка, успокойся, мама тебя не забыла, она скоро вернется! Аннабель, успокойся, кому говорят?!

– Маленькая моя, что ты плачешь? – поинтересовалась тихим и нежным голосом Миллисент, решительно забирая ребенка к себе на руки. – Разве кто обидел тебя здесь? Нет? Тогда давай, улыбнись мне, малышка Аннабель! Ах, какой у тебя чудный носик!

В студии воцарилась тишина. Это было невероятно! Малышка Аннабель осторожно тронула своей крошечной ладошкой щеку девушки и улыбнулась ей.

Как ребенок похож на Бенджамина, вновь подумала Миллисент. Носы одинаковые и уши. Конечно, это его ребенок. Интересно, если не Флоренс его жена, то кто же? Где он с ней познакомился, и какие говорил слова при первом свидании? Неужели так же хохотал и ловко кружился в танце, как когда-то с ней самой? С ума можно сойти, как все запутано.

– Это волшебство какое-то или обыкновенный трюк всех фотографов? – спросил Бенджамин. – Ловко же ты умеешь успокаивать детей. Куда лучше, чем скунс!

– Я могу и больше сделать, если у тебя с собой есть подгузники и все прочее, только прекрати поминать какого-то идиотского скунса. Десять лет назад ты был серьезнее! – упрекнула его Миллисент.

– Подгузники лежат в машине, я мигом!

Последнюю фразу Бенджамин буквально выкрикнул, распахнул дверь, и его шаги загремели по каменным плиткам дорожки. Вскоре они стихли.

Неужели и этот убежал? Все от нее убегают?

– Не похоже, чтобы настоящий отец так рьяно мог избавиться от своего ребенка. Куда это он умчался? Сразу видно плохого человека! – так прокомментировал Реджинальд ситуацию и спросил с видом человека, всегда готового придти на помощь. – Что он сказал тебе, милая девочка? Угрожал?

– Включи слуховой аппарат, приятель! – рассмеялась Анна-Тереза. – Отец просто побежал за подгузниками!

– Да-а… Резвый какой парень, видно, привык от полиции бегать. – Реджинальд включил слуховой аппарат, встал и выглянул за дверь. – Не разуверяйте меня, этот клиент – нехороший человек. Подумать только, ездит на новеньком «мерседесе», на ногах туфли за тысячу долларов, а дочка у него вопит, будто неделю не кормленная. Мне лично все это кажется очень подозрительным. Миллисент, дорогая, будь осторожнее с этим Бенджамином!

Но девушка вполуха слушала наставления старика – ее внимание целиком принадлежало ребенку.

Крохотное нежное тельце доверчиво прижималось к Миллисент, малышка тихо что-то мурлыкала и не думала плакать. До чего же непередаваемые ощущения, когда у твоей груди сопит дитя! Все тело наливается теплом и светом, хочется согревать кроху каждой клеточкой собственного существа, беречь от опасностей, лелеять, целовать в пушистое темечко, шептать ласковые имена. Да, материнство – великая сила, огонь и радость!

Анна-Тереза с улыбкой наблюдала трогательную сцену общения любимицы Миллисент с чужой очаровательной крохой и переживала куда больше, чем когда смотрела подобные сцены в телевизионных сериалах. У девушки такие ласковые руки, ей бы с детьми возиться, а не с фототехникой.

И у Реджинальда защемило в груди. Старик очень любил Миллисент, ему было и грустно, и радостно видеть на лице своей юной соседки такое искреннее оживление. Миллисент выглядела настолько женственно, что он возненавидел всех молодых людей, не обращающих на девушку никакого внимания.

– Миллисент, ты похожа на Мадонну с младенцем, – сказала Анна-Тереза. – Твое лицо светится божественным светом! Так и кажется, что с неба вот-вот слетит ангел!

Прозвенел колокольчик, хлопнула дверь, появился запыхавшийся Бенджамин с коробкой и пакетами.

– Я принес подгузники и любимые игрушки Аннабель, – сказал он с чувством видимого облегчения. – Молчит?

Миллисент кивнула. Ребенок совершенно успокоился у нее на руках, крутил головой по сторонам, тянулся к развешанным по стенам студии портретам. Увидав Бенджамина, Аннабель надула губы и хотела было снова зареветь.

– Я понял, малышка, срочно еду за скунсом! – сказал Бенджамин и поспешно вышел из ателье.

– Какой очаровательный молодой человек! Такой странный, загадочный. Дружит со скунсами. Настоящий хирург! – сказала Анна-Тереза. – Вы действительно когда-то были коротко знакомы, Миллисент? И какого рода между вами была дружба? С поцелуями или без поцелуев? Письма друг другу писали? Или хотя бы записки?