Одинокое путешествие накануне зимы - [20]

Никогда ни этого ночного пения, ни красоты этой ночи не передать.

В полночь над тайгой снова раздались древние брачные песни. Певцов добавилось, противоборствуя, звучали высокие и низкие трубы, переливы, визги и вой… Грех было слушать их лежа.

Я выбрался из палатки на волю и расшевелил костер.

Страсть

Утро было серое, но неплохое. Тихое. Пламя костра спокойно стремилось вверх, сушило мои вещи, пахло только что сваренным кофе. От теплого прозрачного дыма колыхались бурые листочки ивы, росшей рядом. Больше листьев нигде не было. Ни на тополях, ни на тальниках, березы стояли облетевшие, готовые к зиме. И только елки, умытые дождем, выглядели весело. Как будто ждали снега.

Собирался неторопливо. Укладывал вещи в гермомешки и вспоминал ночные серенады. Однажды во время такой охоты «на реву» я наткнулся на место боя двух быков. На пятнадцать-двадцать метров вокруг вся тайга изрыта, мох сорван, не было ни одного деревца в кулак толщиной, они были вырваны с корнем или сломаны. На больших деревьях остались глубокие отметины и рваные канавы от могучих рогов.

Дождик опять начал засевать мелким пшеном речку и лес. Моторчик на малых оборотах стучит, светлая вертлявая струйка вьется за ним пузырьками. Не скучно. Посматриваю по сторонам. Там вид откроется милый на осенние сопки, тут листвяшечки склонились над гладкой Леной, насорили тонких хвоинокзолотинок и вычертили затейливую береговую линию по песку, или вдруг омут под тобой… черно, дна не видно, под толщей зеленой воды на глубине торчат толстые стволы… бог весть когда и натащило их туда… один слой замыло, другой, третий… сто, двести, а может, и пятьсот лет назад.

Я заглушил мотор и сплывал, не торопясь. На дождливые сопочки, на облака любовался. Облака плыли по реке рядом со мной, а я с ними… Бесцельное, бездумное существование. Чем я отличаюсь от этих облаков или березового листка, плывущего рядом? У меня сейчас так же, как у них, никаких дурацких желаний, я никому не могу причинить зла.

Впереди открылся Сухой Лом. Речка упиралась в большой завал из деревьев — залом, или лом по-местному, — и почти вся с легким шипением и всплесками уходила под него. Только справа оставался проход. Я вытащил лодку на косу перед самым заломом.

В последний раз с детьми здесь была дневка.

Утром я проснулся рано и сидел у костерка. Слушал нежное посапывание моих из палатки. Вдруг вижу: что-то непонятное летит через речку. Точно на меня! Сейчас схвачу рукой. Птица? Когда она приблизилась, я понял, что это сойка тащит в клюве огромную кедровую шишку. Ноша явно не по ней, ее ломает в полете, хвост то в одну сторону, то в другую, крылья как-то странно… Я хлопнул в ладоши, шишка упала прямо мне под ноги. Отличная, крупная целехонькая кедровая шишка. Я так обрадовался, что хотел немедленно своим все рассказать, даже палатку расстегнул… Но они так сладко спали.

После обеда Серега со Степой делали баню. Обложили таганок камнями и три часа жгли большой костер. Потом таганок вытащили, камни собрали в пышущую жаром кучу, а сверху поставили тент от палатки. Он сразу разбух от горячего воздуха. Мы долго парились, прыгали в ледяной прозрачный омут, сидели голые на борту лодки, а мама носила нам чай…

Дождик рябил поверхность, я прицелился и бросил, легкая блесенка плеснулась точно перед заломом, под который уходила гладь воды, туда же нырнула и моя блесна. Я подождал и совсем тихо повел, давая приманке битым мальком «покатиться» по дну… Я ждал этого удара! Их там было много! Хариус, я не сомневался, что это он, отчаянно упирался, тряс кончик удилища, кидался в стороны, но леска была прочная, и вот уже золотистый красавец заскакал по мокрым камням.

Три заброса подряд дали по рыбке, еще несколько штук попались под другим берегом, потом я бросил неудачно и зацепил блесну в заломе.

Рыбацкая страсть — штука труднообъяснимая. Что заставляет человека, под дождем, когда рыба не особенно-то и нужна, а нужно как раз плыть, ловить и ловить? Менять блесны, ходить по берегу и искать лучшие места? Кто, наконец, настойчиво требует от тебя сложить спиннинг и взять длинную удочку с мухой и обнаружить, что с этого берега ею ловить нельзя, а поэтому переплыть на залом, выбраться на скользкие бревна, под которыми прет вода? «Безумие!» — скажут спокойные люди и будут правы.

Я осторожно шел по предательски качающимся бревнам залома и вел лодку, придерживая за борт одной рукой. В другой была шестиметровая удочка, я следил, чтобы она не задела леской за торчащие отовсюду сучки… Мне оставалось пройти пару метров, когда почувствовал, что лодка дальше не идет, что-то ее не пускает. Я был в таком неустойчивом положении, что не мог обернуться и посмотреть, что там зацепилось. Стал приседать, чтобы положить удочку, и нога провалилась внутрь залома. Борт выскользнул из руки, и лодка стала быстро уходить по струе. Внутри все сжалось. Нырять было бессмысленно и опасно, бежать по залому невозможно. По берегу тоже не догнать — Лена в этом месте разбивалась на несколько лесных проток, ничего хуже нельзя было придумать…

Лодка вдруг замедлилась и, задрав нос против течения, начала ходить из стороны в сторону — чалка зацепилась за торчащее из воды бревно. Веревка едва держалась на сучке, я подошел как мог близко и замер, балансируя на бревнах и не зная, что делать. Метра два было — не достать ни до чалки, ни до лодки. Я судорожно искал вокруг палку или что-нибудь… и увидел, что лодка отцепилась и поплыла. Я прыгнул! Не думая! И попал в лодку! Не на борт, не мимо, что было реальнее всего, а в саму лодку! С качающегося в воде скользкого бревна… Если бы хоть на секунду задумался, не прыгнул бы… «Какая дурость!» — ругал самого себя, выгребая со струи.