Одинокий колдун - [23]

Никто не пискнул, лишь девушки Света и Фелиция выразительно повздыхали. Петухов с Гамлетом галантно предложили дамам руки. Егор пошел за остальными на выход, к гардеробу. Зал был рассчитан на триста мест, Петухов гордо шепнул Егору, что пьеса «Корабелка» собирала по полтыщи и больше зрителей.

— Нам даже разрешили продавать билеты. Выручку пополам делим с администрациями клуба и института, деньги пускаем на декорации и костюмы. Нужен рывок, две-три премьеры, чтобы давать каждую неделю по три представления, и тогда мы начнем по-настоящему зарабатывать. И каждому в карман процент от прибылей! Независимыми и уважаемыми станем! Хотя, вряд ли все это позволят, но мечта роскошная.

Кроме еды парень, игравший Лаэрта, принес три больших (0.8) бутылки портвейна. У труппы была добрая питерская традиция выпивать всем вместе после работы для сплочения коллектива. «Снимать напряженку надо, старик, не то сгоришь», — важно объяснял новичку тощий, наркоман или туберкулезник, Лаэрт. Егор подумал, что на девять человек принесенного будет многовато, но ошибся. Пили здесь чуть ли не круче, чем грузчики в порту.

В остальном все происходящее ему было по душе: как яростно матерился Петухов, а ему вторили Гамлет с Королем и иногда Фелиция; как скрипели и гнулись доски на сцене, колыхались и шуршали, источая тусклую пыль, полотнища занавеса. И в ломках, в кривлянии и петушиных криках и топоте рождались вдруг удачные жесты, позы; отдельные фразы в пустом зале начинали звенеть и вызывать радость, как от пойманной птицы. Самого Егора на сцену не вызывали, вероятно, Петухов имел точное и решенное представление о Призраке, а все остальное пока нащупывал. Офелию и Лаэрта загнали до седьмого пота.

Весело, устало пили портвейн. Егор осилил полстакана, от добавок отказывался. Петухов наказал всем выучить за два-три дня все реплики наизусть. Мужикам также вменялось в обязанность поискать по стройкам и брошенным домам доски, мотки толстой проволоки — матерьялы для будущих декораций. Обе девушки должны были шить костюмы для всех. Потом все расцеловались и разошлись в разных направлениях из темного дворика клуба. Егор пошел домой пешком, метро не работало, а денег на такси не имел. Он узнал в эту ночь, что Офелия является подружкой Петухова — они втроем шли минут двадцать (парочке нужно было через Невский на Петроградскую сторону), и целовал и тискал пьяный режиссер свою приму страстно и безапелляционно.

Через неделю впервые состоялся прогон пьесы на сцене. Пока что это выглядело не спектаклем, а набором соло для каждого из персонажей.

Егор сыграл своего Отца-Призрака. Весь день выдался для него хорошим, спокойным, и поздний вечер — любимое время суток — придал уверенности и решимости. Он решил заставить себя стать призраком. Для этого нужно было начисто отрешиться, забыть лица и голоса вокруг, заново распахнуть глаза — уже тяжелые и мутные глаза духа, и напряженно озирать ими вокруг, потому что весь мир духа соткан из страха и насилия. Так и пошел на сцену, произнес первые фразы, ни разу не сбившись в декламации, не запнувшись о торчащие гвозди ботинками (а на предыдущих репетициях его неловкости раздражали мэтра и актеров очень сильно).

Он грузно, устало прохаживался по сцене, волоча за собой длиннющие фалды черного сюртука, придуманного Петуховым и пошитого Фелицией. Хотел объяснить им, показать наглядно, как бывает тяжело, мерзко жить в мире духов, как больно и обидно возвращаться в мир живых; и Призрак охотно угробил бы их всех, суетящихся на подмостках, и своего сына, и девиц, и последних слуг и шавок (на сцене в качестве эксперимента присутствовали на поводках три дворняги и пара котов из институтского буфета — еще одна идея авангардного режиссера).

Особенно Егорова Призрака раздражал Гамлет. Он решил застращать, запугать заносчивого принца. Петухов эту трактовку одобрил. Призрак все время пытался зайти за спину Гамлета, хватал за плечи, выглядывал сбоку, кружил и метался, как бы сдерживая себя, поджидая, когда его сынуля ухлопает остальных и станет сам бесполезным. Но Гамлет-Гриша был в два раза толще и на голову выше Призрака, первые наскоки невзрачной фигурки в огромном сюртуке вызвали лишь смех актеров. В перерыве и Петухов намекнул на комичность происходящего.

Егор задумался. Он рискнул и высек в себе крохотную искру ненависти к Гамлету. Тот как раз заигрывал с Феей-Гертрудой, и Фея благосклонно внимала ужимкам и грубым шуточкам ассистента, лишь иногда отстраняя его длинные похотливые руки. А ведь она нравилась Егору, нравилась с каждой встречей все больше! Поэтому ненависть вспыхнула охотно, зарделась красной расширяющейся точкой; в груди потеплело, все тело нагревалось от веселящего беспощадного жара. Глаза заволокло дымом, а Егор подсыпал и подсыпал, как мокрые опилки, свои мечтания о Фелиции, воспоминания о ее жестах, ее взглядах, ее привычке курить мелкими затяжками, теребить «фенечку» на шее, — он много чего узнал и запомнил за эти дни. Он не смотрел в это время на них, они хохотали за его спиной, а он сгорбился, сжался, терпел, пока самому не стало трудно выносить жар. И в этот момент объявили об окончании перерыва.