Одинокий Адам - [3]

Крейн взялся за работу — но для него это была не просто работа. Он любовно возился со своим кораблем, доводя до совершенства каждую мелочь, и не замечал времени. Ракета была готова к старту; теперь, тщательно проверив все от носа до кормы, Крейн полностью убедился в этом. Он стоял, вытирая руки ветошью, и любовался своим детищем. Пятьдесят футов стали, из которых тридцать заполнены топливом. В переднем отсеке — гамак, сконструированный им для амортизации перегрузок. Кварцевый нос корабля, словно гигантский глаз циклопа, созерцал небеса. В ракете было что-то и от сверкающих рыцарских доспехов, и от стремительной искрометной рапиры, и от грозного огнестрельного оружия. Крейн думал: «После полета корабль погибнет. Врежется в землю и исчезнет в грохоте и вспышке взрыва. С мягкой посадкой пока не получается. Неважно! Пусть будет единственный полет — единственный и великолепный полет в неведомое. Чего еще может желать человек?»

Ни о перспективе собственной смерти, ни о возможной гибели всей Земли Крейн уже и не вспоминал.

Закрывая дверь, Крейн услышал голос Холлмайера. Он кричат от коттеджа по ту сторону поля. Слова было невозможно разобрать, было лишь видно, как он машет рукой. Крейн побежал по жесткой стерне, полной грудью вдыхая свежий вечерний воздух. «А все-таки хорошо жить на белом свете», — мелькнуло у него в голове.

Холлмайер сказал, что звонит Эвелина.

Крейн с недоумением посмотрел на него. Холлмайер держался как-то неестественно и, как показалось Крейну, избегал его взгляда.

— Что такое? Мы же договорились, что она не будет отвлекать меня. Это ты ей посоветовал? Хочешь помешать мне и используешь для этого Эвелину?

— Нет, — ответил Холлмайер, но в голосе его была неестественность, а глаза избегали Крейна; он внимательно рассматривал ультрамариновый вечерний небосклон.

— Слушай, милая, — сказал Крейн, взяв трубку, — не устраивай панику. До того, как корабль разобьется, я выпрыгну с парашютом и спокойно опущусь на землю. Как опавший лист. Я тебя очень люблю. Увидимся перед стартом. Пока.

— До свиданья, дорогой, — послышался чистый голос Эвелины, — ты для этого и звонил?

— Звонил?!

С коврика у камина поднялось нечто шоколадно-коричневое — большое и неуклюжее. Это был Амбер, огромный дог Крейна. Пес принюхался, насторожил уши и заскулил.

— Повтори, ты сказала, я звонил тебе? — кричал в трубку Крейн.

Амбер вдруг зарычал. Одним прыжком он оказался возле Крейна, заглянул ему в глаза и завыл.

— Замолчи, зверюга! — прикрикнул на него Крейн и отпихнул собаку ногой.

— Дай ему пинка и от меня, — засмеялась Эвелина. — Кто-то звонил и сказал, что ты хочешь поговорить со мной.

— Вот как? Знаешь что… Я еще позвоню тебе, радость моя.

Крейн положил трубку и медленно поднялся, наблюдая за беспокойным поведением собаки. Комната была наполнена неверным светом оранжевой зари. Амбер уставился на яркий дрожащий блик, засопел и снова завыл. И тогда Крейн бросился к окну.

С другой стороны поля поднимался столб пламени; внутри него быстро оседали стены ангара. На фоне огня метались темные фигурки.

— Боже, — прошептал Крейн, выскочил из дома и помчался к пылающему ангару. Рядом с ним бежал Амбер. Уже издали Крейн увидел, что выступающий из огня нос ракеты уцелел. Нужно было успеть, пока жар не раскалил металл и опоры не ослабли.

К Крейну подбежали покрытые копотью рабочие. Он бросил на них яростный взгляд и заорал:

— Холлмайер! Холлмайер!

Холлмайер протиснулся сквозь толпу. Его глаза — глаза сумасшедшего — сияли торжеством.

— Плохо дело, — сказал он, — мне искренне жаль, Стивен.

— Свинья! — бросил ему в лицо Крейн, — старая очумевшая от страха свинья!

Крейн схватил его за лацканы, с остервенением тряхнул и кинулся к пылающему ангару.

Холлмайер что-то крикнул. Кто-то бросился Крейну под ноги, сшиб на землю, Крейн вскочил и стал пробиваться сквозь толпу. Рядом был Амбер, его рык перекрывал рев пламени. Крейн удачно попал кому-то в челюсть — человек обмяк и стал оседать на землю. Еще одному достался страшный удар коленом. Этот упал сразу. Крейн, пригнув голову, ринулся в пекло. Сначала он не чувствовал ожогов, но уже карабкаясь по трапу к люку, неожиданно для себя вскрикнул от боли. Внизу выл Амбер, и Крейн сообразил, что собака погибнет в пламени выхлопа. Он быстро спустился и втащил пса в ракету, загерметизировал люк. Его шатало, но усилием воли он удерживал сознание, пока не забрался в амортизатор.

А потом руки сами легли на панель управления, пальцы сами включили рубильник. Работало страстное желание не дать сгинуть в огне его прекрасному творению. Пусть он обречен на неудачу. Но он примет ее достойно.

Ракета вздрогнула, раздались оглушительные громовые раскаты, и первый космонавт погрузился во тьму.

Крейн не знал, сколько времени пробыл без сознания. Он очнулся от холода и пронзительного жалобного визга — Амбер запутался в пружинах и растяжках амортизатора. Крейн едва не засмеялся, но вдруг он осознал все, что произошло. Корабль взлетел, взлетел очень высоко, но, лишенный управления, не смог набрать необходимую скорость и преодолеть земное притяжение; видимо, теперь он падал, медленно, виток за витком.