Одинокий Адам - [12]

— Придется укрыться где-нибудь на ночь, — сказал Дункан, — Здесь неподалеку крикуны.

Ему не нравились ни собственные подозрения, ни то, что его сердце начали покалывать иглы страха. Он постарался избавиться от этих мыслей, выкинуть их из головы, но они остались, лишь спрятались поглубже.

— Там колючие кусты, господин. Мы можем заползти в чащу. Крикуны нас не отыщут.

Путешествие сквозь колючки оказалось пыткой, но они все-таки проделали его.

— Крикуны и ты — табу, — сказал Дункан. — Почему ты их боишься?

— Я больше боюсь за тебя, господин. И немножко за себя. Крикуны могут забыть. Они могут не узнать меня. А потом будет поздно. Тут безопасней.

— Согласен, — сказал Дункан.

Крикуны подошли к кустарнику и топотали вокруг. Они фыркали и пытались пробиться сквозь колючки, но в конце концов убрались восвояси.

Утром Дункан с Сипаром поднялись по склону, карабкаясь по громадной груде камней и земли, завалившей их лагерь. Пройдя по ложбине, прорезанной лавиной, они добрались до того места, откуда начался обвал.

Здесь они нашли углубление, в котором раньше лежал большой валун. Земля со стороны обрыва была подрыта, так что достаточно было одного толчка, чтобы валун покатился вниз, к костру.

А вокруг было множество глубоких следов Циты!

Теперь это уже была не просто охота. Нож был приставлен к горлу. Убить или быть убитым. Останавливаться поздно. Игра кончилась, и нельзя было ждать милости.

— Ну что ж, — сказал Дункан — Мне это нравится.

Он провел ладонью по стволу ружья, и ствол сверкнул под полуденным солнцем. Лишь один выстрел, молил он. Дайте мне хоть раз выстрелить. На этот раз он не промахнется. На этот раз она не отделается тремя клочками шерсти в траве, чтобы поиздеваться надо мной.

Он прищурился, вглядываясь в колеблющееся марево над рекой, Сипар примостился у воды.

Проводник поднялся и подбежал к Дункану.

— Она переплыла реку, — сказал Сипар. — Она шла вброд, а потом плыла.

— Ты уверен? Может, она просто зашла в воду, чтобы мы искали ее на том берегу, а потом опять вернулась сюда.

Он взглянул на пурпурно-зеленую стену деревьев на том берегу. В лесу будет в стократ труднее.

— Можно посмотреть, — сказал Сипар.

— Хорошо. Иди вниз по течению. А я поднимусь вверх.

Через час они вернулись обратно. Следов они не нашли Почти не оставалось сомнений, что Цита перебралась через реку.

Они стояли бок о бок и смотрели на лес.

— Господин, мы ушли далеко. Ты смелый, раз ты охотишься на Циту. Ты не боишься смерти.

— Страх смерти, — сказал Дункан, — это для детей. Об этом и речи быть не может. Я не собираюсь умирать.

Они вошли в воду. Дно медленно понижалось, и проплыть пришлось не больше ста ярдов.

Они выбрались на берег и легли у воды, чтобы передохнуть.

Дункан оглянулся в ту сторону, откуда они пришли. Обрыв казался отсюда темно-синей полоской на фоне выцветшего голубого неба. В двух днях пути оттуда лежит ферма и плантация вуа, но кажется, что до них куда дальше. Они были затеряны во времени и пространстве. Они принадлежали другому существованию и другому миру.

Вся предыдущая жизнь потускнела, позабылась, потеряла связность, казалось Дункану. Как будто значимым был только этот момент, как будто все мгновения жизни, все минуты и часы, все вдохи, выдохи и удары сердца, и сон, и пробуждения вели к этому часу, к этой реке, к мгновению, когда ружье его слилось с рукой, когда он был охвачен жаждой убийства.

Наконец, Сипар поднялся и пошел вдоль воды. Дункан сел и смотрел ему вслед.

Ведь он вконец перепуган и все же остался со мной. У костра в первую ночь он сказал, что останется со мной до самой смерти, и он верен своей клятве. Как трудно разобраться в чувствах этих существ, думал Дункан, как трудно понять, что за мысли, что за ростки эмоций, что за законы морали, что за смесь веры и надежды заполняют их души и руководят их существованием.

Ведь как просто Сипару было бы потерять след и сказать, что он не может его найти. Да и с самого начала он мог отказаться идти. Но он шел, хоть и боялся. Он не хотел идти по следу, но шел. Никто не требовал от него преданности и верности, а он был предан и верен. Но верен кому? Дункану — пришельцу, чужому? Верен себе самому? Или, может быть, хоть это и казалось невероятным, верен Ците?

Что думает Сипар обо мне, спрашивал он себя, или точнее, что я думаю о Сипаре? Что нас может объединить? Или же нам, хоть мы оба и гуманоиды, суждено оставаться чужими навсегда?

Он держал ружье на коленях и поглаживал его, нежил его, превращая ружье в часть самого себя, в орудие смерти, в выражение своей непреклонной решимости найти и убить Циту.

Дайте мне еще один шанс, твердил он. Одну секунду, меньше секунды, чтобы успеть прицелиться. Это все, что я хочу, все, в чем нуждаюсь, все, что прошу.

И тогда он сможет вернуться в дни, оставшиеся позади, к ферме и полям, к туманной иной жизни, с которой он столь загадочно расстался, но которая со временем вновь станет реальной и наполнится смыслом.

Вернулся Сипар.

— Я нашел след.

Дункан встал.

— Хорошо.

Они ушли от реки и углубились в лес. Жара безжалостно обволокла их, она была куда тяжелее, чем у реки — словно горячее мокрое одеяло опустилось на тело.