Одинокие женщины - [113]

— Понятно, — холодно отчеканила она, — тебе надоело издеваться над ней, и ты решил вернуться домой, чтобы поиздеваться надо мной. Очень трогательно. Только это больше не твой дом. Как ты, возможно, успел заметить, я сменила замки.

Алекс растерялся. Он мог бы понять, если бы Розмари закатила скандал. Истерику. Слезы. Крики. Они прочистили бы атмосферу, как молнии в грозу. А потом, когда гнев иссякнет, он обнимет ее, и поцелует, и утешит — и все пойдет как по маслу. Но это?.. Эта холодность, эта расчетливость! Он покосился на Розмари с тревогой и уважением. Похоже, перед ним серьезный противник.

«Не паникуй! — предупреждал инстинкт. — Не теряй контроль!»

— Да нет же, — он безуспешно пытался унять дрожь в голосе, — ты не могла до такого додуматься! Конечно же, это мой дом, Розмари. Точно так же, как и ты — моя жена.

— Это больше не твой дом, — возразила она, — а через двадцать семь дней, как обещает мой адвокат, я перестану быть твоей женой.

— Не верю! — Алекс вытер пот со лба, снова разбередив ссадину. — Я вернулся по доброй воле, готовый все обсудить и прийти к приемлемому соглашению — а ты даже не желаешь со мной разговаривать! Господи, Розмари, да чего же ты от меня хочешь? Ведь я готов на уступки, на компромиссы. А если ты продолжаешь считать меня неверным сукиным сыном, то зачем было готовить такой обед? Цыпленок, все мои любимые блюда?.. — У него вдруг от страха перехватило дыхание. — Что ты задумала, Розмари? «Пусть проклятый ублюдок подавится своей жратвой?» Верно?

— Почти верно. — И вот теперь она действительно улыбалась. Улыбкой людоедки.

— О'кей, ты устроила отличную шутку.

— Это не шутка, Алекс. Это серьезное мероприятие, вплоть до последнего кусочка пирога. Я хотела напомнить, как хорошо было тебе дома. Как много ты имел и как много разбазарил. Я хочу, чтобы ты вспоминал и этот обед, и эту кухню, когда будешь давиться бутербродами с бумажных тарелок. Или твоя подружка научилась вкусно готовить? — Она не удержалась и фыркнула. Еще бы, Флер в переднике у плиты!

— Господи! — взорвался он. «Нет, она ни капли не изменилась, все такая же глухая и упрямая». — С Флер все кончено! Как ты не можешь вбить это себе в башку?! Ты, наверное, снова не слушала, что я говорю? Все та же старая Розмари. Ты не слышишь, ты не видишь. Проклятие, это же и есть история нашего брака…

— Ты прав, Алекс, — перебила она, — на все сто процентов. За все те годы, что мы прожили вместе, я ничего не слышала и не видела. А знаешь, почему? Потому что боялась! Боялась, что если взгляну слишком внимательно, то увижу, что ты ничтожество с тараканьей моралью! Если бы я прислушалась, то услыхала бы все, что стоит за твоими словами: ложь, увертки. Вот я и не слушала, и не смотрела, потому что любила тебя, нуждалась в тебе. И не хотела знать правду. Но теперь я стала большой девочкой, Алекс, и кое-что умудрилась сделать сама, пока тебя не было. Я обрела независимость и самоуважение и больше в тебе не нуждаюсь.

— О'кей, забудем про нужды, — не сдавался Алекс. — Ты мисс Суперженщина, а я ничтожество. Но как же тогда любовь? Ведь это ты, а не я, только что упомянула про любовь. Или ее уже сбросили со счета? Мы были парой, у нас была семья, мы столько времени пробыли вместе. Или ты кого-то нашла? Вот в чем дело, не так ли? — оживился Алекс. — У тебя что-то припасено на стороне. Держу пари, что это будет муж номер два! Ясно как день! Я ведь знаю тебя, Рози, — ты вечно осторожничаешь. Ты не из тех, кто бросается в воду без спасательного круга. Так кто же он? Этот душка-дантист? Или кто-то из клуба?

— Не пори муру! Ты отлично знаешь, что я была честной, верной и преданной женой, уверена — больше тебе такого не обломится! Можешь биться головой об стену, Алекс Маршалл, видно, на небесах на меня израсходовали всю закваску для верных жен!

Далее, в отношении Флер, — продолжала Розмари. — Мне наплевать, видишься ты с ней или нет. Я не верю, что она была у тебя первой, и уж тем более не верю, что останется последней. В любом случае, не сомневаюсь, утешительницу ты себе найдешь. Но только не здесь. Я выразилась достаточно ясно? Не в этом доме и не в моей постели. Ты мне отвратителен. А теперь я могу лишь предложить тебе составить список личных вещей, книг и прочего и оставить мне адрес, куда их переслать.

Она встала и принялась загружать моечную машину.

Алекса тошнило и бил озноб. Обед давил на желудок.

— Позволишь ли ты мне воспользоваться ванной? — кисло спросил он.

— Конечно. Ты знаешь дорогу.

— У тебя остался «пепто-бисмол»?

— Поищи в аптечке наверху.

Чувствуя себя заблудившимся гостем, Алекс поплелся по лестнице наверх — впервые за эти месяцы. Вдоль по застланному ковром коридору, через спальню (когда-то их, теперь ее), в ванную (когда-то их, теперь ее). Все казалось таким родным, близким — словно он видел эти комнаты на картине или на экране. И оттого ему стало еще хуже.

Он наполнил мраморную раковину ледяной водой и сунул туда голову. Защипало глаза. На ощупь полез за расческой, которая должна лежать на обычном месте, с отцовскими щетками из серебра и слоновой кости. Его пальцы наткнулись на пустоту. Ни расчески, ни щеток. Это было жестоким напоминанием, что он здесь больше не живет. Ошеломленный, понял наконец, что же было не так в знакомых до боли комнатах. Абсолютное отсутствие мужских вещей. Или мужского духа. Его собственного. Чьего бы то ни было.