Одинокая роза - [3]

а сколько воды, камня!

Too much for me! Поехали!

XVI. Люди

Усталый сирота

толпы, Я,

измочаленное дитя бетона,

изгой переполненных ресторанов,

который вечно собирался уехать куда подальше,

я не знал, что делать на острове,

хотел (и не хотел) остаться (уехать),

мнительный гибрид, запутавшийся в себе самом,

я не нашёл здесь места: каменная прямизна,

бескрайний взор гранитной призмы

и округлое одиночество изгнали меня, нас —

мы откочевали со своей грустью в другое место,

вернулись к своим врождённым агониям,

к неуверенности стужи и зноя.

XVII. Остров

О башня света, печальная краса,

разбросавшая по морю статуи и ожерелья,

известковое око, значок обширной воды, крик

траурного буревестника, зуб моря, жених

ветреной Океании, о роза в розницу,

срезанная с розового куста,

разъятого водной толщей на архипелаги,

о естественная звезда, изумрудная диадема,

одинокая в своей одинокой династии,

всё ещё недостижимая, ускользающая,

пустынная,

словно капля, виноградина, море.

XVIII. Люди

Как нечто вышедшее из воды, нагое, непобедимое,

как платиновое веко, хруст соли,

водоросль, дрожащая рыба, живое лезвие, —

я, от всех врозь, удаляюсь

от этого острова в розницу, уезжаю,

запахнувшись в свет,

и хотя принадлежу к стае,

к тем, кто прибывает и убывает стадами,

к обезличивающему туризму, ко множеству, —

я признаюсь в кровном родстве с этой кромкой,

вызванной к жизни зарёй Океании.

XIX. Люди

Мы спешим вернуться, нас ждут назначения,

брюзгливые публикации, горькие диспуты,

ферменты, войны, болезни, музыкальная каша,

которая нас осаждает, беспрерывно нам досаждает,

снова мы сплачиваемся в наши отряды,

хоть все единодушно и объявили нас мёртвыми, —

и вот мы снова здесь с нашей кривою улыбкой,

то есть раздражённые тем, что нас, возможно, забыли, —

а сами забыли, что там, на островке без пальм,

там, где выдалбливают носы из камня,

треугольники, вычерченные под открытым небом и солью,

там, на малюсеньком морском пупочке,

мы оставили самую крайнюю чистоту,

простор, оторопь островных содружеств,

которые поднимают свой голый камень, свою правду,

и никто не удосужится полюбить их, жить с ними,

и в этом есть и моя трусость, каюсь —

меня хватает лишь на невечные здания,

а в этой столице без стен,

сложенной из света, соли, камня и разума,

я, как и все, огляделся и в страхе бежал,

покинул чистую ясность мифа,

бежал от статуй, окружённых синим молчанием!..

XX. Остров

Из других мест (Цейлон, Ориноко, Вальдивия)

я возвращаюсь с лианами, губками,

плодоносными стеблями, вьюнками,

с чёрными корешками землистой влаги…

С тебя, океанская роза, абсолютный камень,

я уезжаю чистый, процеживая ясность ветра,

возрождаюсь, синий, металлический, явный.

XXI. Люди

Дитя лесов и зимних железных дорог,

я, хранитель тех зим,

той грязи,

с жалкой горбатой улочки,

я, тёмный поэт, ощутил на лбу поцелуй камня,

и все мои горечи как рукой сняло.

XXII. Остров

Любовь моя, роза в розницу, отдалённая многоморьем,

бескрайним, как снег и простор,

маленькая и таинственная, окружённая

вечностью, я благодарен тебе

не только за твой целомудренный взгляд,

за скрытую белизну, тайная роза, —

а за разумный отсвет твоих статуй,

за глухоманный покой, который ты положила мне на ладони,

за день, застрявший комком в твоём горле.

XXIII. Люди

Потому что, если бы мы все сошлись там,

как вымирающие слоны,

прибегнувшие к самому крайнему кислороду, —

если бы армады сытых и голодных,

арабов и бретонцев, теуантепеков

и гамбуржцев, сенегальцев и хмурых чикагцев, —

все вместе смекнули бы, что там прячут ключи

от дыхания, от равновесия,

которое покоится на правде камня и ветра, —

если бы именно так было, и ринулись бы расы,

и обезлюдели бы нации, —

и все отправились толпой на остров,

если бы мы все вдруг стали мудрыми

и высадились бы на Рапа Нуи, — мы бы его убили,

убили своими шажищами, диалектами,

плевками, баталиями, религиями,

и там тоже не стало бы воздуха,

рухнули бы наземь статуи,

стали бы грязными столбами каменные носы,

и всё бы от горечи умерло.

XXIV. Остров

Прощай, всеочищающая роза,

пуп золотой, таинственная суша,

мы возвращаемся к своим занятьям,

к своим печальным службам и ремеслам.

Храни тебя, великий океан,

от нашей чистоплотности угрюмой!

Сегодня одиночество преступно,

спрячь, остров, древние свои ключи

в пещере лавовой, среди скелетов,

которые нас будут упрекать

до той поры, пока не станут прахом,

за наше бесполезное вторженье.

Я возвращаюсь. И моё «прощай» —

пустое слово, а торжественность —

не в нём, а в том, что остаётся здесь, —

немая безучастность в центре моря,

сто взоров камня, самоуглублённых

и обращённых к вечности воды.

© Перевод с испанского П. Грушко, 19??