Одиночка - [176]

Ли хотела, чтобы Кинц напал первым, хотела заставить его выйти из себя. Но она не могла ждать. Она слишком устала и была сильно измучена. Она могла ослабеть быстрее его. Ей нужно было вынудить его сделать ошибку, пока еще у нее было достаточно сил.

Она приблизилась, позволив ему нанести скользящий удар, а затем отпрыгнула назад, специально прихрамывая. Он клюнул на приманку: рванулся за ней, промахнулся и потянулся снова.

В очередной раз она позволила ему догнать ее. Она специально не думала, что могло бы случиться, если бы он сбил ее с ног. Она подняла руки вверх, соединив пальцы в замок. Как только он схватил ее, она уперлась ногами и ударила его в лицо изо всех сил, крепко сжав пальцы.

Он закричал и отпрянул назад, закрыв глаза руками. Она побежала, даже не обернувшись, поскользнулась и упала, но успела дотянуться до кольта.

Первый удар она почувствовала, когда ее пальцы схватили пистолет. Он бил ее по ребрам, почкам, в живот. Удары были так сильны, что без пистолета ее смерть была бы неминуема.

Она перевернулась на спину и увидела его. Один его глаз был еще открыт, хотя кожа вокруг глазницы была порвана и кровоточила. Второй – представлял собой кровавое месиво.

Ли подняла пистолет, но он ударом отклонил его в сторону и упал на нее, и пистолет оказался зажатым между ними. Он старался ухватить его рукой, его дыхание шумело в ее ушах. Они сцепились в смертельной схватке, рыча как собаки в драке за кость. Она чувствовала, как Кинц разжимал ее пальцы. Кровь стучала у нее в висках. Легкие и пальцы горели. Хватка ее ослабевала, и, даже не понимая, куда был направлен пистолет, она выстрелила.

Ли различила хлюпающий звук пули, входившей в плоть, почувствовала, как горячая кровь заструилась по ее ногам и животу.

Кинцу потребовалось много времени, чтобы умереть. И она не двигалась, пока не убедилась, что его пальцы ослабли. Когда она наконец столкнула его с себя, его единственный глаз был открыт, а ноги и руки – неподвижны и тяжелы. Она вытерла кровь со своего лица и встала – но тут же увидела дуло своего собственного пистолета, направленного на нее.

– Белла, – сказала она.

– Не совсем.

Улыбка Хааса портила бледное лицо Беллы, а в темных глазах конструкции Ли увидела все то же застывшее непонимающее паническое выражение, которое она запомнила у Беллы в петлевом шунте.

– Ты не спешил, – сказала она Хаасу.

– У меня везде горит, и все нужно тушить, – сказал он. – К тому же мне не хотелось шунтироваться слишком рано. Белла становится… трудной.

– Боже, – прошептала Ли.

Ей стало мерзко от мысли о том, что сотворил Хаас. Она понимала теперь, каким кошмаром были для Беллы разговоры о смерти Шарифи. Она, может быть, и не помнила всего, но подозревала. И она надеялась, что Ли сумеет подтвердить или опровергнуть ее подозрения. Хаас наклонился над Кинцем, вытащил вторую пару наручников из-за его пояса и швырнул ее Ли.

– Застегни себе на лодыжках, – приказал он и проследил, чтобы она это сделала. – А теперь давай руку.

Страх мурашками пробежал по спине Ли: Хаасу нужна информация, записи ее контакта с конденсатами. Если он получит их, то для него нет смысла тащить ее наверх.

Хаас заметил ее замешательство.

– Может быть, Нгуен так нужны эти данные, что она заигрывает с тобой, – сказал он, понизив тон, – но мне лично наплевать. Запомни это. – Он кивнул на наручники, которые были застегнуты у нее на запястьях. – Ты бы, конечно, сломала их через несколько часов. Но у тебя нет времени. Я оставлю тебя здесь без воздуха, и ты умрешь через час. Я твой билет наружу, мой друг. Ты уж постарайся меня не расстраивать.

Ли протянула к нему ладони, широко расставив пальцы. Он положил свою ладонь на руку Ли, сцепил свои пальцы с ее пальцами и начал прием данных.

Было странно ощущать, как записи перекачивались из ее внутренних устройств помимо ее воли. Хаас забирал у нее последнюю карту, которой она могла еще играть.

А действительно ли данные были последним, что у нее оставалось? Должно было быть что-то еще. Что собирался использовать Коэн. И что Ли могла бы использовать тоже – если захотела бы выложить карты на стол и поставить на кон все до конца, как Шарифи. Она медлила, понимая, что твердый узел внутри был просто страхом. Затем она заглянула в холодный черный колодец расширенных зрачков Беллы и поняла, что уже сделала свой окончательный выбор. Она закрыла глаза, сделала последний дрожащий вдох и оказалась во дворце памяти.

Числа сбили ее с ног, как быстрое течение. Код струей прошел сквозь нее, перевернул ее и потащил в глубину. Она вошла в соединение – сначала осторожно, затем более уверенно – с мириадами чувствующих систем, которые являлись составляющими Коэна. Ли ощущала их молодые неоперившиеся личности и понимала их общие цели, воспоминания, взаимные чувства, которые стягивали их воедино. Ни одна из них в отдельности не была

Коэном. Но они помнили его. Они помнили все, что он чувствовал, во что верил и к чему стремился. Они разделяли эту память с ней.

Ей оставалось только надеяться, что этого будет достаточно.

Она сразу нашла коммутационного AI. Он неистово кружился в центре дворца памяти, как умирающая звезда, затягивая Ли внутрь себя и поглощая последние функционирующие подсистемы погибшего AI.