Одиночка - [6]

Шрифт
Интервал

Смит незаметно увлажняет губы.) Живота нет напрочь. В доме у родителей он, бывало, как выйдет на кухню — вообще безо всего — молоко из холодильника вынет и целую кварту залпом. (Отбрасывает голову назад, сраженная воспоминанием об этой кварте; при виде уязвимо выставленной шеи с голубовато-припухлой жилкой Смит цепенеет.) Тело у него и правда впечатляющее. Уж у меня-то было время им налюбоваться. (Вся собирается в комок, дикая кошка джунглей.) Такой огромный, а двигается, будто он пума какая-то. (Смит, этот рыцарь пера и бумаги, выказывает слегка встревоженный, но одобрительный интерес.) Мистер Смит, вы не боитесь, что какой-нибудь такой громила возьмет вас и убьет. Нет, ну вы же не можете бояться, вы же у нас гордый. Ха-ха, прямо так и вижу вас в единоборстве с таким тарзаном. (Смит созерцает сложенные на животе руки. Одинок. Печален.) Да вы что, мистер Смит. Я, что ли, вас обидела. Да-да, обидела, я вижу.

Смит. Да нет.

Томсон. Нет да. Что же с того. Ну и не надо нам быть как те громилы. Я к тому, что прямо так и вижу вас с поднятой шпагой. (Облагораживающее что видение тенью ложится на Смита.) Вы не слабак, мистер Смит, у вас есть то, чего нет у них. Смит. Что именно, мисс Томсон. Томсон. Даже если шпагу опустим. Вы ведь можете заключать сделки. Смит. А.

Томсон. У вас вся сила в голове, я вот что, видимо, хочу сказать. Потом, вы вежливый, у вас руки красивые. Достойно держитесь. Все это тоже важно, мистер Смит. (Медленно зацветающая улыбка.) Я просто ну никак, понимаете, никак не могу вас представить (Смит поднимается, чтобы стоя встретить удар) этак у холодильника, голым, с бутылкой молока. Это ну просто было бы, ну вроде… ироде… (Во взгляде жалость.)

Смит. Н-да. Пожалуй, можно приступать к обеду. Томсон (низким контральто. К кулисам). Сейчас. Хотела только выглянуть в ваше окошко. Тут у нас бедняки живут через улицу. (Намеренно используя возможности телосложения, неторопливо подходит к окну, качая бедрами — две такие славные дыньки, как на волнах, туда-сюда под платьем. Вдруг стоп, через плечо крутнула головой и взгляд назад, а там у Смита глаза к ней как приклеены.) Думаете, походочка вызывающая — ох неспроста, а, мистер Смит.

Смит. Я не совсем вас понимаю, мисс Томсон. Томсон. Да понимаете, мистер Смит. Смит. Не понимаю, мисс Томсон. Почему вы так головой качаете.

Томсон. Это ж надо, мистер Смит, какой вы наивный мальчик. Ха-ха, не может быть. Не может быть, чтоб вы не заметили, как я хожу, будто сама на это напрашиваюсь.

Смит. На что.

Томсон. На это. Не надо из меня тянуть насильно, я ведь возьму да и скажу. (При этом поворачивает назад — этакий клипер, быстроходный-быстроходный, на внешнем рейде.)

Смит (прочищает горло, снимая крышку с супницы). Мисс Томсон, надеюсь, вы спаржу любите. (Предупредительный кавалер, рванувшийся помочь мисс Томсон придвинуть кресло.)

Томсон. Ну-ну, вы джентльмен, я знаю. (Руки Смита, слегка ошпаренные, отдернуты.) Н-дэ, спаржа — это хорош-шо. (Сидящий Смит, всеобщее внимание к салфеткам. Мисс Томсон, вся изогнувшись, выглядывает из-за вазы с цветами.) Прямо какой-то симпозиум. (Смит протягивает тарелочку со спаржей за вазу с цветами.) Спасибо.

Смит. Вы разрешите, я вам отрежу хлеба. Мисс Томсон, вам белого или черного.

Томсон. Вот черный симпатично смотрится. Мистер Смит, а ничего, если я буду поглощать свою спаржу с помощью пальцев. Ведь есть такие, которых в жар бросает, стоит сунуть в тарелку крючковатый палец.

Смит. Конечно нет, мисс Томсон, я тоже суну в тарелку крючковатый палец. Так гораздо здоровее.

Томсон. Смотри, как вас заботит все это здоровье. (Сняв со стола огромную вазу с цветами, заслонявшую от нее Смита, устанавливает ее на полу.) Так лучше.

Смит. Стараюсь поддерживать, мисс Томсон. Кое-какие функции.

Томсон. Смотрите, как бы они не нарушились — от излишнего-то усердия. (Смит: взгляд вверх, взгляд вниз, взгляд в сторону.) Ну вот. Опять вас обидела.

Смит. С помощью спорта. Чтобы держаться в форме.

Томсон (шесть пуль короткой очередью смертельно поражают Смита в область диафрагмы.) От тридцати назад уже дороги нет. (С ослепляющей убедительностью.) Какой славный животик. Он правда симпатичный. Мне нравится. Честно-честно. (Смит повержен. Мисс Томсон к нему склоняется.) А почему бы вам не попытаться носить корсет, если это вас так волнует. Что ж я, не понимаю — сидячая жизнь еще никому не приносила пользы. Зашли бы как-нибудь ко мне. Можно было бы у меня в гостиной на роликах покататься. (Смит поднимает брови. Мисс Томсон улыбается.) У меня и пишущая машинка имеется. Захочется, так можно даже поработать.

Смит. Вы очень добры, мисс Томсон. (Глаза мисс Томсон скошены на спаржу, еще не полностью исчезнувшую у нее во рту.) Но ведь у вас есть и личная жизнь какая-то. Я уж и так бесстыдно покушаюсь на ваше свободное время.

Томсон. Да на что мне это свободное время. Приду домой — особенно пока Голиаф на ветеринарной станции, — немножко послоняюсь, послушаю музыку, пошью немножко. Ровным счетом ведь ничего не делаю. Бывает, брат придет, натащит полную квартиру знаменитостей. (Смит разливает вино.)


Еще от автора Джеймс Патрик Донливи
Вот вам Всевышний

Сборник представляет разные грани творчества знаменитого «черного юмориста». Американец ирландского происхождения, Данливи прославился в равной степени откровенностью интимного содержания и проникновенностью, психологической достоверностью даже самых экзотических ситуаций и персоналий. Это вакханалия юмора, подчас черного, эроса, подчас шокирующего, остроумия, подчас феерического, и лирики, подчас самой пронзительной. Вошедшие в сборник произведения публикуются на русском языке впервые или в новой редакции.


Лукоеды

От лука плачут. Это факт. Поэтому, когда в Покойницкий Замок вторгается банда лукоедов, помешанных на изучении человеческой физиологии, со своими дождемерами, экс-заключенными и ядовитыми рептилиями и начинает вести раскопки прямо в парадном зале, наследник Клейтон Клементин, носитель избыточных анатомических органов, тоже готов разрыдаться. Но читатели «Лукоедов» смеются уже тридцать лет. И никак не могут остановиться…Американо-ирландский писатель Джеймс Патрик Данливи (р. 1926) написал один из самых оригинальных сюрреалистических романов XX века.Комический эпос «Лукоеды» — впервые на русском языке.Дж.


Франц Ф

Сборник представляет разные грани творчества знаменитого «черного юмориста». Американец ирландского происхождения, Данливи прославился в равной степени откровенностью интимного содержания и проникновенностью, психологической достоверностью даже самых экзотических ситуаций и персоналий. Это вакханалия юмора, подчас черного, эроса, подчас шокирующего, остроумия, подчас феерического, и лирики, подчас самой пронзительной. Вошедшие в сборник произведения публикуются на русском языке впервые или в новой редакции.


Раз вместо да

Сборник представляет разные грани творчества знаменитого «черного юмориста». Американец ирландского происхождения, Данливи прославился в равной степени откровенностью интимного содержания и проникновенностью, психологической достоверностью даже самых экзотических ситуаций и персоналий. Это вакханалия юмора, подчас черного, эроса, подчас шокирующего, остроумия, подчас феерического, и лирики, подчас самой пронзительной. Вошедшие в сборник произведения публикуются на русском языке впервые или в новой редакции.


Так я купил медвежонка

Сборник представляет разные грани творчества знаменитого «черного юмориста». Американец ирландского происхождения, Данливи прославился в равной степени откровенностью интимного содержания и проникновенностью, психологической достоверностью даже самых экзотических ситуаций и персоналий. Это вакханалия юмора, подчас черного, эроса, подчас шокирующего, остроумия, подчас феерического, и лирики, подчас самой пронзительной. Вошедшие в сборник произведения публикуются на русском языке впервые или в новой редакции.


Волшебная сказка Нью-Йорка

Один из лучших романов современного американского писателя ирландского происхождения по своему настроению живо напомнит молодому читателю один из лучших клипов английского музыканта Стинга «Иностранец в Нью-Йорке», а читатель более искушенный, конечно, вспомнит творчество одного из духовных отцов Данливи — Генри Миллера с его прославленным бестселлером «Тропик рака», где трагикомическая вакханалия эроса переплетена с пронзительными раздумьями о сути человеческого бытия. О том же рассказы Данливи, где герой ищет себя в прошлом, настоящем, но если и находит, то скорее — в себе самом.