Одиночка - [2]
Смит (на низах). Бип.
Старый приятель. Ох, ну вообще, ха-ха. Читаешь по губам.
Смит (на низах). Бип.
Старый приятель. Так вот почему тебе новенькие сотрудницы понадобились.
Смит (в среднем регистре). Бип.
Старый приятель. Помнишь Алису. Знаешь, я ведь на ней женился.
Смит (в среднем регистре, типа «да ты что»). Бип-бип.
Старый приятель. Она только вчера тебя вспоминала. (Смит с ладонью около уха.) Моя Алиса, да, она вспоминала тебя. (Тоном ниже.) Ну и жизнь. Паршиво. (Смит морщит лоб, тянется ухом, Старый приятель вновь прибавляет громкость.) Паршиво, говорю. (Снижая громкость, обращается куда-то к югу, где светом и теплом жизнь обеспечена чуть лучше.) Это в наши-то годы парень оглох и онемел. (Смит преклоняет ухо воспринять последнее сообщение. Старый приятель снова на предельной громкости орет в ухо Смиту.) Я говорю, в наши-то годы. (Тоном ниже.) Паршиво, да. Но видеть-то ты можешь. (Указывая на темно-синие Смитовы очки. Еще раз вводит громкость.) Я говорю видеть, видеть можешь. Чтобы читать по губам. Из-под очков.
Смит (типа «да-да, конечно»). Бип.
Старый приятель. Ну и то слава Богу. А врачи-то что-нибудь сделать могут. Я говорю, как насчет подлечиться. (Орет.) Подлечить тебя могут.
Смит (басом). Бип-бип.
Старый приятель. Вот это скверно, правда же. Отвратно. (Смит наклоняет голову. Старый приятель повышает громкость.) Скверно, говорю.
Смит (типа «чего же хорошего»). Бип.
Старый приятель. Поверь, я тебе очень сочувствую. Честно — сочувствую. (Тоном выше.) Я говорю, сочувствую, честно.
Смит (подтверждающе кивая). Бип-бип-бип.
Старый приятель. Три раза. (Довольная улыбка.) Понял. Это вместо спасибо.
Смит («ну ты молодец»). Бип.
Старый приятель. Только вот, Джордж, спешу я. Надо бы нам собраться, повспоминать былое. (Украдкой проверяет пространство ретирады, куда ступать приходится спиной вперед, чтобы Смит мог читать по губам.) Как-нибудь соберемся, а. Я к тому, чтобы собраться. Как-нибудь. Когда ты выздоровеешь.
Смит (сирена в тумане.). Бип.
Старый приятель. Ты выздоровеешь. Главное не волноваться. (Характерный жест руки с часами.) Времени-то сколько. (Улыбка.) Ух ты, как я опаздываю. (Еще улыбка.) Важная встреча. (Медленный жест прощания.) Ну, желаю тебе поправляться. Поправишься, будешь снова как огурчик. (С нарастающей громкостью.) Ты поправишься. Я говорю, точно поправишься.
Смит (очередью). Бип-бип-бип.
Старый приятель. Прости, что я так убегаю. Но если уж ты читаешь по губам, я говорю: может быть, ключ ко всему в молитве, Джордж. Молись. Пока.
Смит (выше-ниже-выше-ниже). Бип-бип, бип-бип.
Старый приятель. Ха-ха, до свидания. До свидания. (Смит наблюдает, как Старый при -ятель ретируется, отходит спиной вперед. Смит сворачивает в подъезд под звуки «Eine kleine Nacht-musik».)
Несколько минут спустя в то же самое бодрящее утречко за одиннадцать дней до Рождества. Уединенная контора на втором этаже дома 33 по Гольф-стрит. Мимо дома проходит бродячий тенор, напевая «Энни Лори». Джордж Смит, темнее тучи, за столом. Ему слегка за тридцать, но выглядит старше — как-никак собственный бизнес, контракты, подписи. Дверь отворяется. Настороженная Энн Мартин опасливо кладет Смиту на стол письмо. Энн Мартин подымает брови, опускает брови, выходит. Смит вскрывает конверт длинной разрезалкой; вынув белый листок, держит его обеими руками в пинцетах пальцев. С реки обездоленный гудок парохода. Письмо печально отложено, Смит смотрит в окно. Стук в дверь.
Мисс Томсон (сперва в дверь просовывается белокурая головка. Потом Салли Томсон вся целиком входит в комнату. Высокая, продрогшая, с посинелой шеей, торчащей в вырезе черного облегающего пальто без воротника. Целый фут голой руки между обшлагом и затянутой в черную перчатку узкой ладошкой, стиснувшей сложенную газету. Голый окоченевший палеи, протыкает воздух). Вы мистер Смит и объявление ваше.
Смит. Да.
Томсон. Хочу к вам на работу.
Смит. Присядьте, пожалуйста. (Томсон окидывает комнату непринужденным взглядом. Высматривая стул подальше.)
Томсон. Обязательно. (Ладонью пробует сиденье стула. С беглой улыбкой оглядывается на Смита.)
Смит. Так, мисс…
Томсон. Томсон. Салли Томсон.
Смит. Мисс Томсон, все, что положено, вы, надо полагать, умеете.
Томсон. Могу печатать. Работать могу. Много работать. То, что я из южан, ничего не значит. И у меня брат большая знаменитость. Не верите, могу газету показать, там его портрет напечатали. Буду делать все, что вы захотите. Ну, в известных пределах, разумеется.
Смит. Разумеется.
Томсон (показывает свой кружочек в газете). В общем, это неплохие деньги. Я только ради денег работать иду.
Смит. Понятно.
Томсон. Так вы меня берете.
Смит. Пока вы первая, кто ко мне обратился.
Томсон. Так вы меня берете.
Смит. Можно мне немного подумать.
Томсон (с пониманием, вставая). Конечно, я на минутку выйду.
Смит. Послушаете, мисс Томсон, погодите. У меня к вам только один вопрос, можно.
Сборник представляет разные грани творчества знаменитого «черного юмориста». Американец ирландского происхождения, Данливи прославился в равной степени откровенностью интимного содержания и проникновенностью, психологической достоверностью даже самых экзотических ситуаций и персоналий. Это вакханалия юмора, подчас черного, эроса, подчас шокирующего, остроумия, подчас феерического, и лирики, подчас самой пронзительной. Вошедшие в сборник произведения публикуются на русском языке впервые или в новой редакции.
От лука плачут. Это факт. Поэтому, когда в Покойницкий Замок вторгается банда лукоедов, помешанных на изучении человеческой физиологии, со своими дождемерами, экс-заключенными и ядовитыми рептилиями и начинает вести раскопки прямо в парадном зале, наследник Клейтон Клементин, носитель избыточных анатомических органов, тоже готов разрыдаться. Но читатели «Лукоедов» смеются уже тридцать лет. И никак не могут остановиться…Американо-ирландский писатель Джеймс Патрик Данливи (р. 1926) написал один из самых оригинальных сюрреалистических романов XX века.Комический эпос «Лукоеды» — впервые на русском языке.Дж.
Сборник представляет разные грани творчества знаменитого «черного юмориста». Американец ирландского происхождения, Данливи прославился в равной степени откровенностью интимного содержания и проникновенностью, психологической достоверностью даже самых экзотических ситуаций и персоналий. Это вакханалия юмора, подчас черного, эроса, подчас шокирующего, остроумия, подчас феерического, и лирики, подчас самой пронзительной. Вошедшие в сборник произведения публикуются на русском языке впервые или в новой редакции.
Сборник представляет разные грани творчества знаменитого «черного юмориста». Американец ирландского происхождения, Данливи прославился в равной степени откровенностью интимного содержания и проникновенностью, психологической достоверностью даже самых экзотических ситуаций и персоналий. Это вакханалия юмора, подчас черного, эроса, подчас шокирующего, остроумия, подчас феерического, и лирики, подчас самой пронзительной. Вошедшие в сборник произведения публикуются на русском языке впервые или в новой редакции.
Сборник представляет разные грани творчества знаменитого «черного юмориста». Американец ирландского происхождения, Данливи прославился в равной степени откровенностью интимного содержания и проникновенностью, психологической достоверностью даже самых экзотических ситуаций и персоналий. Это вакханалия юмора, подчас черного, эроса, подчас шокирующего, остроумия, подчас феерического, и лирики, подчас самой пронзительной. Вошедшие в сборник произведения публикуются на русском языке впервые или в новой редакции.
Один из лучших романов современного американского писателя ирландского происхождения по своему настроению живо напомнит молодому читателю один из лучших клипов английского музыканта Стинга «Иностранец в Нью-Йорке», а читатель более искушенный, конечно, вспомнит творчество одного из духовных отцов Данливи — Генри Миллера с его прославленным бестселлером «Тропик рака», где трагикомическая вакханалия эроса переплетена с пронзительными раздумьями о сути человеческого бытия. О том же рассказы Данливи, где герой ищет себя в прошлом, настоящем, но если и находит, то скорее — в себе самом.