Одиночество героя - [57]

— Догадаться несложно. Франция, транзит через Европу. Значит, все-таки наркота?

— А ты чего хотел? Это не твои вонючие дома внаем и коттеджи на Лазурном берегу. Наркотики, брат, это индустрия. За ними будущее. Ты еще не представляешь, какие это деньги.

Симон-Бубон-Барбье вытянул наконец и свой глоток из горла коньячной бутылки. Не закусывая. Им обоим нравилось такое питье. Как большинство нынешних управителей России, тайных и засвеченных, они в душе оставались урками с неутолимой тягой к простым, безыскусным удовольствиям — сочной бабе, свежей кровце, чистому, без примесей, питью, солонине. Некоторые из них, предпочтя публичное поприще, прикидывались политиками, министрами, банкирами, писателями, видными экономистами, борцами за права человека, но все одинаково лелеяли в себе натуральное звериное начало и наедине не пользовались вилками, ложками, ножами, хватали пищу руками, запихивали в пасть огромными порциями, глотали, не пережевывая, как псы, и запивали жратву пивом, водкой, молоком — вот именно так, из горлышка, получая от этого ни с чем не сравнимое первобытное наслаждение. Одна из примет, по которой они всегда узнавали друг друга.

— Шалва знает про тебя? — осторожно спросил Симон.

— В Москве разве спрячешься. Она одна на всех.

— Он же не успокоится, пока вас не передавит.

В узких, лисьих зрачках Валерика вспыхнули желтые огоньки.

— Правильно понимаешь. Он не успокоится. Значит, мы его успокоим. У тебя очко играет, Бубоша, это ничего, это нормально. Придется рискнуть. Не получится на хрен сесть и рыбку съесть. А рыбка-то золотая, смекаешь?

Симон-Бубон отпил еще коньяку, сказал твердо:

— Я рискну. Не впервые. Куда хочешь пристроить?

— Учти, обратного хода не будет, — предупредил Валерик.

— Мне обратного хода давно нет.

Главарь чумаков накоротке обрисовал Симону Барбье грандиозный наркопроект, который они затеяли. Проект упирался в примитивный, синтетический наркотик, прозванный потребителями «шпанкой». Суррогат изобрел один головастый парень, по образованию химик, тоже из клана чумаков. На основе амфитазина и каких-то секретных оглушительных добавок. У «шпанки» есть небольшой минус — она чрезвычайно быстро разрушает печень и кровь, поэтому клиент вскорости иссякает, зато зависимость от нее наступает мгновенно, практически с первого приема. Но главное, она проста в изготовлении и себестоимость «шпанки» можно приравнять к себестоимости спичек. Производство налажено на Урале и под Москвой, есть лаборатория в Клину, но этого мало. Первой задачей Симона-Барбье будет наладить производство и транши в Европе. Вернее всего ориентироваться на Польшу, туда переместился международный центр наркоты. Образно говоря, вся Польша целиком уже сидит на игле, и то же самое произойдет в ближайшее время с Россией. Тут важно не опоздать. Пирог большой, но на всех его не хватит. Нет таких пирогов, чтобы накормить всех. В этом как раз заключается философское противоречие любой рыночной системы. В Польше есть люди, которые на первых порах ему, Бубоше, помогут. Тоже из чумаков, хотя не стопроцентные. Но это — после. В Москве Симону предстоит сотрудничать с Захаркой Покровским, очень толковым евреем из Эстонии. У Захарки отличная крыша — посредническая контора «Форум-интернейшнл», которая легально занимается обменом жилья и обналичкой…

Они потихоньку добивали бутылку и немного расслабились, оттянулись.

— Почему ты мне доверяешь? — спросил Бубон.

— Правильный вопрос, — вторично похвалил Валерик, полыхнув желтым огнем. — Тебе некуда деться. К Шалве не побежишь, он тебя выслушает и прикончит. Ты с этой минуты, как мишень на полигоне, брат Бубоша. А мне нужны такие люди, как ты. Которые любят деньги больше мамы родной. Я дам тебе капитал. Хороший капитал, не сомневайся.

— Взамен на мою тыкву?

— Конечно. Никто тебе не даст за нее такую цену.

— Могу не справиться.

— Жить захочешь, справишься, — добродушно ухмыльнулся Валерик.

…С Жанной возникли некоторые трудности. Узнав, что любимый муж собирается большую часть времени блудить по Европе с постоянными заездами в Москву, бедная женщина впала в отчаяние и пригрозила полицией. Оказывается, она отследила секретный счет в банке, на который он складывал излишки, возникающие при сборе квартирной платы с постояльцев, и уверила, что по французским законам за такие шалости полагается не меньше восьми лет тюрьмы. Вопила, как недорезанная:

— Думаешь, я глупая, да, дурная, да?! Я все вижу, все знаю, но прощала тебя, негодяй, потому что люблю!

Он удивился такому неадекватному взрыву чувств. Он считал, что семейная жизнь у них удалась на славу. Толстушка Жанна ни в чем не стесняла его свободы, обеспечивала бабками, и единственное, в чем была непреклонна, так это в ночной ненасытности. Но он угождал ей на совесть, не жалея себя. И если отказывал в ласках, то всегда приводил какие-то основательные причины: грипп, перепой, неблагосклонное расположение звезд. Меньше всего подозревал он в наивной, безмозглой французской дамочке склонность к шпионству.

— Ты думаешь, меня купила? — гордо ответил он на ее грязные угрозы. — Русского моряка нельзя купить. Заруби на своем французском носике.