Одиночество героя - [34]

— Родители беспокоятся, — сказал я. — Она же дома не ночевала.

— Об этом ли сейчас думать, Иван Алексеевич, — упрекнул юрист. — Не ночевала, значит, задержалась у другого клиента. Вряд ли вы у нее один. Ладно, постараюсь убедить Гария Хасимовича… Три дня с удвоением ставки. Но учтите, это последняя уступка. Да и то не уверен…

— Спасибо, Михась Германович, — поблагодарил я прочувствованно.

…У моего «жигуленка» оказались проколоты оба передних колеса, а также вырвана с корнем антенна. Зато под «дворником» белела бумажка с лаконичной надписью, выведенной черным фломастером: «Поторопись, паскуда!»

Одно колесо я поменял на запаску, а второе кое-как подкачал, лишь бы дотянуть до ближайшего шиномонтажа. Пока работал, вокруг собрался народ:

Кеха Соломонов из пятого подъезда, дядя Сеня, владелец шоколадной «ауди», Михалыч — алкаш-надомник, не просыхающий последние пять лет, пропивший разум, но всегда готовый чем-нибудь подмогнуть; Фархад Фазулиевич, купивший две квартиры на третьем этаже и с помощью евроремонта превративший их в единые апартаменты, подступившие прямо к лифту; Шурик Соколкин, начинающий челнок из вечных допризывников, еще кое-кто, — всё наш дворовый автомобильный люд. Была тут также Варвара Тимофеевна, похмелившаяся с утра. Но она стояла в стороне, горестно опершись на метлу. Обсуждали, кто мог учудить такое с моей машиной. Большинство сходилось на том, что это дело рук Славика Тимонина с его компанией, малолетки поганые! Днем они шныряют по городу, рубят бабки, а по ночам бесятся во дворе в беседке — там у них и стол, и два лежака на случай, если кто захочет отдохнуть с барышней. К машинам Славкина шушера уже не раз подбиралась, тырила магнитолы, снимала колеса, просто так, от скуки уродовала кузова. Наши водилы давно строили планы, как половчее шугануть кодлу, облюбовавшую двор, но это было опасно. Малолетки могли помститься. Все они были озверелые, накуренные, полудикие и человеческие слова понимали с трудом. Жаловались родителям малолеток, которые все жили в нашем доме, но те лишь беспомощно разводили руками. Понятно, что и сами побаивались своих детишек. Фархад Фазулиевич, как типичный новый русский, хотя родом из Баку, один раз в сердцах (на свекольном «мерсе» расколотили передние фары) предложил устроить хулиганам нормальную зачистку, но общество его не поддержало. Возможно, в душе кое-кто с ним согласился, но вслух никто одобрения не высказал. Все же радикальная зачистка — это крайняя мера. Дети, хоть и осатаневшие. Жалко убивать. Видно, и на московских просторах не до конца искоренен христианский дух.

Как раз Фархад Фазулиевич выдал оригинальную версию, предположил, что мои колеса проткнули по ошибке, целились на «бьюик» его зятя, который стоял впритык к «шестерке», но в темноте перепутали. Шурик Соколкин возразил:

— У вас мания преследования, Фархад. Как можно перепутать «бьюик» с «Жигулями»?

Богач посмотрел на него, как на пустое место.

— Тогда скажи, сынок, кто мог позариться на старую развалину? Иван, у тебя есть враги?

— Откуда, — отозвался я, согнувшись над домкратом. — У меня и друзей-то нету.

Когда я уже намерился отъехать, Варвара Тимофеевна издалека, знаками поманила к себе. Я подошел. Собрался отстегнуть десятку, но оказалось, дело в другом.

— Я ведь их видала, Вань. Этих, которые тебе… Не наши это…

— А какие же?

— Подъехали двое на такой белой, большой… Уж засветло, в шестом часу. Один вылез и сразу к твоей машине — нырь. Над колесом нагнулся, над другим. Чего-то там подергал. Я, конечно, подскочила, чую, нехорошо делают… «Ты чего же, ирод, безобразничаешь, — говорю ему. — Твоя она, что ли?» Такой лопоухий, блондинистый, но не мальчик, нет. Лет, поди, тридцати. Так глянул, я обомлела. Слышь, Вань, я не трусиха, всяких повидала. Он лыбится, а глаза будто два жала. «Не шуми, бабка, — говорит так мирно. — Суббота нынче, не буди людей». Я, конечно, пригрозила: «А вот, — говорю, — сейчас в свисток дуну!» Он знаешь чего сказал, Вань? Некультурная ты, бабка, да уж ладно, живи. Засмеялся, будто заквакал, сел в свою машину — и укатили они. Чего делать, Вань? Может, тебе к участковому сходить? К майору? Он человек хороший, хотя и купленный.

— Схожу попозже.

— Я хотела номер запомнить, да куда там. Зрения вовсе не стало… Вань, они тебя чего, убить собираются? Из-за этой девицы твоей?

— С чего ты взяла?

Одарила пьяной, иронической улыбкой.

— Я упреждала, Вань. Потянулся на огонек, обожжешься. Не нам с ими знакомство водить. Обратись к майору, говорю тебе. Он со всеми перевязан, замолвит словечко, где надо. Уж лучше ему денежек сунуть, чем жизни лишиться. Больше-то обратиться не к кому.

— Сама не знаешь, что несешь, — разозлился я.

Вернулся к машине, попрощался с водилами и уехал. Фактически на трех колесах.

…Герасим Юрьевич лежал в отдельной палате — крохотная комнатенка, где едва помещались кровать, стул и тумбочка, — и действительно выглядел здоровее прежнего, разве что обездвижел. Сестра меня пустила под честное слово, до появления врача, который отлучился на другой этаж.

Увидя меня, Герасим Юрьевич блеснул глазами, но не пошевелился. Голова высоко покоилась на подушке, туловище замотано бинтами, как в кокон. Я присел на стул, положил руку на горячее плечо: