Одиночество героя - [2]

Я выпил водки, чтобы унять прохвативший вдруг озноб. Все же одно дело — любоваться их миром по телевизору, у разных Крупениных и Якубовичей, издалека, и совсем иное — соприкоснуться с ним в натуре. Сильное ощущение, бодрящее.

— Родители у тебя есть?

На ее милом лице изобразилась сложная, как писали в старину, гамма чувств, которые, однако, можно определить словами: ой, не надо! Но ответила она неожиданно разумно, то есть даже чересчур нормально, без подтекста и блуда:

— У меня очень хорошие родители.

— В чем же проблема? Позвони, приедут за тобой.

— Нет.

— Почему нет?

— У них хватает своих забот. Да и потом, чем они могут помочь?

— Хорошо, позвони в милицию. Хочешь, я позвоню?

В ее взгляде промелькнуло сожаление, да я и сам понял, что сморозил глупость.

— Не хочешь в милицию, обратись к частникам. В какой-нибудь «Щит и меч». Только меня не впутывай, ладно? Я в ваши игры не играю.

— Я не впутываю.

— Как не впутываешь? Пришла — и не уходишь. А почему? Передохнула, водочки попила — и ступай с Богом.

Ее страх прошел, она внимательно меня изучала. Я догадывался, на какой предмет.

— Оля, не заблуждайся. Ты красивая, молодая, но в том, что ты можешь предложить, я не нуждаюсь.

— Этого никто не знает заранее.

— Никто не знает, а я знаю. Сумасшедшим надо быть, чтобы связаться с такой, как ты.

Много раз я недооценивал коварство женщин, хоть молодых, хоть старых, и всякий раз платил за это непомерную цену.

— Иван Алексеевич, вы же открыли дверь?

— Ну и что?

— Я в пять квартир звонила, и только вы открыли.

— Что ты хочешь сказать? Что я и есть сумасшедший?

— Настоящий мужчина всегда немножко не в себе.

То, что я пил и курил среди ночи, было глупо, но то, что я увлекся разговором с этой девицей, вообще необъяснимо. Более того, я вдруг почувствовал признаки сердечной смуты, которую не испытывал много лет. Словно теплый ароматный ветерок коснулся ресниц и проник в грудь.

— Послушай, девушка. Ночевать ты здесь не останешься. И провожать я тебя не пойду. Тот мир, где ты обитаешь, ненавистен мне весь целиком. Делайте там что хотите: насилуйте младенцев, колитесь, нюхайте, совокупляйтесь, убивайте друг друга, — меня все это не касается. Искренне жалею, что открыл дверь. Помрачение нашло.

— Вы меня боитесь?

— Конечно, боюсь. Я же человек. Человек должен бояться бешеных собак.

— Я не бешеная собака.

— Не знаю, кто ты, и знать не хочу. Тебе еще налить?

Протянула чашку.

— Иван Алексеевич, вас тянет ко мне, я же вижу.

Сказала покровительственно, но без осуждения.

— Может, и тянет. Не имеет значения.

— Мы с вами похожи, я тоже их боюсь. Раньше не понимала, теперь понимаю. Раньше они казались мне сильными, отчаянными, свободными, но это скоты. Даже не собаки. Скорее шакалы.

— Знать ничего не хочу, — тупо повторил я. После этого мы выпили водки, покурили, и Оля сказала, что неплохо бы заварить кофейку. Я сказал: сама заваривай, я ночью кофе не пью. Она взялась хлопотать: управилась с кофе, разыскала в шкафу коробку шоколадных конфет, о которых я давно забыл. Понюхала, поморщилась: ничего, сойдут. Налила себе кофе, а мне чай. Уселась напротив в некоторой задумчивости.

— Ты чего? — спросил я. — Сыр вон в холодильнике.

— Мне нужно умыться.

— Ну так иди.

Вернувшись (побыла в ванной минут десять), задала вполне естественный вопрос:

— Вы, наверное, развелись, да?

— С кем развелся?

— С женой. У вас же была жена, да? У таких, как вы, обязательно должна быть жена и дети. Вы же не бешеная собака.

— Почему тебя это волнует? Ты что, собираешься здесь навеки поселиться?

— Нет, я скоро уйду. Только чуть-чуть посветлеет.

— Посветлеет часа через три.

— Ложитесь, Иван Алексеевич, я одна посижу. Не бойтесь, ничего не трону. Я вам так благодарна, честное слово.

Старая, вечная, как мир, сказочка: пустил зайчик в дом лису.

— Совсем необязательно сидеть до утра.

— Вы, может быть, опасаетесь, что я заразная?

— В каком смысле?

— Ну, СПИД там и все такое.

— Почему я должен опасаться?

— Мужчины ко мне обычно тянутся, а вы будто отстраняетесь.

— Оставь, пожалуйста… — У меня появилось желание напиться. — Чудные люди, ей-Богу! — я развел руками, словно действительно удивился. — По твоим словам, тебя час назад чуть не грохнули. И вот, как ни в чем не бывало, ты закидываешь новую удочку. Ловишь очередного клиента. Это же противоестественно.

Опустила глаза и слегка покраснела. Или показалось?

— Зачем вы так, Иван Алексеевич? Понятно, вы не можете думать обо мне хорошо, но поверьте, я не шлюха.

— А кто же ты?

— Обыкновенная девушка. Живу, как умею. Как все живут. Пусть немного запуталась, заигралась, но что же теперь делать? Посоветуйте, вы взрослый мужчина. Я же не хочу умирать.

Слушать ее было так странно, как если бы я вышел на контакт с иной цивилизацией.

— Они впрямь могут тебя убить?

— А то вы не знаете, как это бывает.

— Но за что?

— За то, что видела и убежала. Этого достаточно. Я тоже вам удивляюсь, Иван Алексеевич.

— ?

— Вы точно как мои папочка с мамочкой. Они так и не повзрослели. Так и остались в прошлом веке.

— Кто они у тебя?

Взглянула лукаво.

— Хотите, верьте, хотите, нет, папочка — писатель. А мамочка — врач. Верите?