Одиннадцатый час - [6]
Вы думаете, что знаете, откуда такой цинизм: она, мол, до леденящего ужаса боится – вот и одевается в тяжелую броню скепсиса; это ее способ борьбы, в которой она все равно надеется победить… Не спорю. Очень возможно.
Однако я обещала Вас попотчевать еще парой-тройкой баск из моего несчастного детства, откуда, как считаете Вы, пустило корни мое теперешнее человеконенавистничество.
Итак, раннее утро. Будильник только что отгремел, призывая меня в седьмой, Ленусика – в четвертый класс. Я лежу, уютно свернувшись калачиком под одеялом, и борюсь – нет, борет меня – сладкий утренний сон. Зима, холод снаружи. Кажется, если только чуть пошевелиться – и он прорвется ко мне, захватает ледяными лапами, пустит озноб от макушки до пяток. Это самые тяжелые минуты, самые мучительные.
Но вот распахивается дверь, грохнув бронзовой ручкой о стенку – там уже изрядная вмятина от этого ежеутреннего распахиванья. Тут же безжалостным режущим светом вспыхивает во все лампы люстра под потолком, и мать раздраженно бросает мне па ходу:
– Ирина, вставай! Семь часов!
Она мчится через мою длинную, как трамвай, проходную комнату (лет сорок назад здесь спала на сундуке прислуга) – в заднюю, миленькую, как шкатулочка, – к Ленусику. Дверь между комнатами остается приоткрытой, и до меня долетает оттуда совсем другой голос, каким может говорить не мать, а только Мамусик (это она присела на край кровати Маленькой):
– И кто это тут у нас такой тепленький? И кто это тут свернулся таким комочечком? И чьи это тут кудряшки выглядывают?..
– У-уу… – доносится в ответ.
Это изумительно, но даже в самую первую секунду просыпания Ленусик уже умеет придать своему мычанию грациозную, капризную томность.
– Просыпайся ма-аленькая, просыпайся ла-апушка, мама сварила кака-ао, – уговаривает Ленусика Мамусик.
– У-уу… – отвечает Ленусик. – Не хотю-у…
Она именно так и произносит – ну, не совсем так, а нечто среднее, присюсюкивающее, между «т» и «ч». Маленькая – так Маленькая. И я будто перед собой вижу, как она капризно надувает губки и очаровательно натягивает на кудряшки одеяло повыше.
– Спа-ать ха-атю-у…
У них с Мамусиком начинается любимый утренний ритуал: Маленькая несильно сопротивляется, принимая прелестные позы избалованного ребенка, а мать воркует, шутливо дергая одеяло:
– Чьи это глазки никак не проснутся? Проснись, глазок… Проснись, другой… Проснись, маленькая девочка…
Мне за это время полагается встать, умыться обязательно ледяной водой – там уж отец проследит, чтоб газовая колонка была выключена – надеть жесткое и колючее форменное платье и сесть за стол в просторной кухне, где домработница, уныло зевая, бренчит посудой и толкает меня дряблым бедром, пронося мимо чайник. За стеной в ванной мама сама причесывает и умывает младшенькую теплой водой: девочка слаба здоровьем (с чего это взяли – неизвестно) и от ледяной не закалится, как я, а непременно простудится и умрет. За другой стеной, в родительской спальне, грузно топает ногами и бухает дверцей зеркального шкафа Папусик – ему уходить раньше и он уже позавтракал. За окном неподвижно стоит непроглядная, насквозь промороженная тьма, в которую мне через полчаса выходить из теплой прихожей…
Но б то утро, о котором пишу, – я специально нишу именно о том утре, потому что другие были похожи друг на друга, как пуговицы со школьного платья, – я в первый и последний раз в детстве взбунтовалась.
Ослепительная ярость, давно зревшая, вдруг взорвалась во мне, и я застонала как припертый в угол преступник, заскрежетала зубами и укусила подушку. Еле перевела дыхание и процедила: «Подождите… Вы у меня увидите…». Дура, что я могла продемонстрировать, кроме бессильного протеста некрасивого и неумного подростка?
Из комнаты Ленусика слышались звуки, свидетельствовавшие, что она-таки изволила подняться: вздохи, зевки, бормотание, радостный лепет матери… Вот мать входит обратно в мою комнату, где, предполагается, меня уже нет, и –
– Ты что, еще валяешься, ненормальная?!
Я отвечаю, идеально, как мне кажется, подделавшись под голос Маленькой:
– У-уу…
– Ты чего мычишь, корова?! В школу кто пойдет?!
В ответ я абсолютно Ленусиковым движением натягиваю на голову одеяло. Только из-под него не вьются смешные русые кудряшки, к каким привыкла мать в соседней комнате, а безобразно торчат жесткие, как конский волос, неопределенного цвета патлы.
– Не хо-очу… Спа-ать хочу…
Даже из-под одеяла я слышу, как ахает мать. Потом – ни звука, очевидно, она ловит ртом воздух. И, наконец:
– Ты что, взбесилась, кобыла бесстыжая?! Ты что корчишь-то тут из себя, дрянь?!
Но я непреклонна:
– У-уу…
– Ах, так… Виктор!! Виктор!!! – даже голос не похож на материнский и вообще на человеческий: словно гиена поперхнулась. В коридоре – слоновий топот, на пороге – рев:
– Что опять эта выкинула?!
Надо сказать, что ни на какое «опять» он права не имел: такое возмутительное представление происходило впервые.
– Чертова девка кобенится тут! Ломается! Мычит, будто белены объелась! Ей выходить через полчаса, а она разлеглась задом кверху и говорит «не хочу», видите ли!
Я предпринимаю последнюю попытку:
Легко найти дорогу, когда знаешь, куда идти.Легко увидеть, куда идёшь, когда ты не слеп.Но вся беда в том, что идти надо, а ты не осознаёшь ничего, и у тебя нет ничего.Кроме собственного страха.
В тихом дачном поселке в далеком 1961 году юноша по имени Илья, мечтающий стать художником, становится свидетелем странных и страшных событий. Случайна ли череда нелепых смертей, преследующих ничем не примечательную семью советских служащих? В наши дни известный художник, вернувшийся из эмиграции, пишет в том же доме воспоминания. Но вскоре он замечает, что вокруг происходят необъяснимые события… Как они связаны с тем, что случилось более полувека назад? Понесет ли злоумышленник наказание за свои старые и новые преступления? Автор определяет жанр романа как «философский триллер», поднимая проблемы нравственного начала человека, религиозного чувства и богоискательства, а также воспитания детей и молодежи.Книга предназначена только для взрослых читателей.
В недалеком будущем на земле бушует новая эпидемия чумы. Несколько человек находят бункер времен Второй мировой войны в Подмосковном лесу и спускаются туда, не желая попасть в официальный карантин. Гаджеты скоро перестают работать, исчезает электричество, подходят к концу запасы еды. Что делать, чтобы не пасть духом, сохранить человеческий облик? Конечно, рассказывать интересные истории, как это делали герои Боккаччо семьсот лет назад…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Быль это или не быль – кто знает? Может быть, мы все являемся свидетелями великих битв и сражений, но этого не помним или не хотим помнить. Кто знает?
Они познакомились случайно. После этой встречи у него осталась только визитка с ее электронным адресом. И они любили друг друга по переписке.
Легкий юмор, под соусом происходящего на страницах рассказов абсурда. Автор демонстрирует важность человеческой личности, ее чувств и убеждений.
Тёплая июльская ночь и небо, усыпанное мерцающими пятнышками – звёздами. Они всегда безмолвно приглядывали за нами, будоражили воображение людей и толкали их на подвиги. Именно желание прикоснуться к звёздам, своей мечте, побудило человека отправиться в космос. Что, если бы первооткрывателем был именно ты?