Один выстрел во время войны - [46]

Вообще-то Никита мужик неплохой, работящий и собой видный. Это он сейчас зачах без ухода, а если отпарить его, то как еще бабы цепляться станут. Неспроста от армии десять броней у него, потому что такими людьми не бросаются. Он и на паровозе может, и на ремонте — пожалуйста, и почти что начальником, как сейчас, тоже соответствует. Не сравнить, конечно, с Федором, а все же многим бабам завидно было, когда он именно ее, Алевтину, из всего Сыромятного выбрал. А уж Сыромятное — такое село, что народу, а значит, и девок, видимо-невидимо.

У Алевтины навернулись слезы. Ей стало жаль Никиту, а заодно и себя.

Теперь дело, кажется, идет к полному разводу. Не собрать разбитые черепушки, не склеить…

Ну ладно, всякое бывает, может быть, Алевтина в чем-то неправа. Так стерпи, Никита, ты же мужчина; стерпи, и, глядишь, дело наладится.

Она, Алевтина, тоже могла бы стерпеть, она сильная, многое может. Но во имя чего? Была бы уверена, что Никита перестанет дурить, вернется к ней по-хорошему, а то ведь незаметно. Вот и жди у моря погоды, вот и прокукарекаешь все на свете; свой законный насовсем обойдет стороной, а тут и Федора, если прозеваешь, приберут к рукам, найдутся смелые. Нет, упускать его нельзя, если уж повезет, то с ним жить можно. Инвалид… Ну и что? Кому как, а ей и это нравится; человек столько перенес, что слава богу — живым остался…

Федор Васильевич видел пристальное внимание Алевтины. Он предчувствовал, что сегодня, наверно, от объяснения не уйти. Но в чем объясняться? Есть муж, дело, кажется, идет на лад, ну и живите себе на здоровье. Если Никите она была безразлична, то зачем же приходил к ней? Да и скандал учинил неспроста. Так что говорить не о чем. Серьезного продолжения у него с Алевтиной быть не может, ну, а если как-то иначе… Никаких иначе! На посмешище выставлять себя он не намерен…

— Вчера письмо получил из дома, — рукою коснулся Петр крутого плеча Уласова. — Мама кланяется вам. Говорит, из школы приходили, ваш адрес спрашивали. Обратно в школу хотят пригласить, дескать, с районным начальством договорились…

— Вот как… — удивился Федор Васильевич. И радостно, и горько стало при воспоминании о Луговом. Он посмотрел на ровный снежный простор в пойме реки, представил зимнюю дорогу по полю к селу, к самому центру его, к школе. Вспомнили… Работать в школе он, конечно, согласился бы, дело свое знает, в коллективе к нему относились хорошо. Но ведь на виду всего села выперли его из этой же самой школы, под судом и следствием находился… Чуть что — каждый будет укорять этим самым судом. Вот и станешь пылинки снимать даже с самого нерадивого вместо того, чтобы жестко, по-военному, требовать. Разве это работа?

— Нет, Петя, вряд ли я соглашусь, — вздохнул Федор Васильевич. — А еще что пишет? Как она одна-то?

— Управляется… Она ведь не очень… чтобы жаловаться.

Петр повернулся к окну, пальцем начал выводить круги на стекле.

— А еще… Рыбин приходил, председатель сельсовета. Адрес мой спрашивал. Зачем бы это, как вы думаете?

У Федора Васильевича тоже болела голова от угара. Решать в уме какие-либо задачи было сейчас не по силам, да еще на расстоянии, с Рыбиным… Уравнение со всеми неизвестными.

— Трудно сказать, зачем. Надо, наверно… Человек он хороший, это главное, а хороший человек ничего не станет делать с плохой целью.

— Я тоже так думаю, Федор Васильевич. Все-таки он хорошо знал нас, ничего худого мы ему не причиняли…

Послышался гул — по соседнему пути ехала дрезина. Впереди катились прицепленные порожние платформы, на одной из них стоял Карунный и жестом требовал от машиниста дрезины, стоявшей напротив сожженного вокзала, трогаться за ним, к выходу со станции. Дрезина пискляво свистнула, под колесами заскрипела уже образовавшаяся изморозь.

У стрелки, заваленной осенними листьями вперемежку со снегом, остановились. Бородулин спрыгнул на землю, ногою начал отбрасывать в сторону и листья, и снег. Палкой он выковырнул мусор из щели между рельсами и переводным пером стрелки. Потом откинул две ржавые защелки, пристукнул их сапогом, легко, будто играя, поднял косо висевший над шпалами рычаг с большим коробчатым слитком из чугуна и отвел его в сторону.

— Давай! — крикнул он машинисту дрезины с платформами…

Вторая дрезина доехала до конца станции, подалась назад и вышла на тот путь, на котором только что были порожние платформы с Карунным.

Путь от стрелки вел через пойму к сахарному заводу. Двигались на малой скорости — опасались возможной неисправности пути. Давно здесь не ездили. Во всей округе не было выращено ни одной тонны сахарной свеклы. Фронт, бои, бомбежки… Не до свеклы. Так что нечего было возить на переработку.

По обе стороны пути густой стеной подымались заросли ив. Вершины деревьев смыкались вверху, из-за инея на ветках они образовывали серебристый туннель. От содрогания земляного полотна под колесами дрезин и платформ иней срывался, над железнодорожным путем повисал густой снежный туман.

За одним поворотом последовал еще один, скрылись ставшие расплывчатыми кручи у железной дороги. Кругом только ровная пойма с редкими камышовыми круговинами.