Один в чужом пространстве - [21]

— Выпейте.

Карие доверчивые глаза, припухлость губ, первые морщинки, рыжеватые пряди мокрых коротких волос закрывают лоб… Лет тридцать — тридцать два?.. Худенькая, невысокого роста, но при этом что-то истинно женское, материнское даже, надежно прикрытое защитным слоем иронии.

— Что вы стоите как памятник?! — крикнула она вдруг. — Пейте же!

Пальцы мои от неожиданности разжались. «Дипломат» остался на паркете.

— Не хочу! — так ребенок отказывается от ложки рыбьего жира.

Если эта женщина и не владела телепатией, то, по крайней мере, у нее был абсолютный слух: на удивление чутко она улавливала каждый шорох в моей душе и была настолько открыта, что мне на какое-то мгновение показалось, будто у нас с ней аура — одна на двоих. Я устыдился своего подозрения в возможном предательстве с ее стороны и взял стакан.

— Это коньяк, — она направилась к шкафу, — психотропных средств не держу.

— Я не псих.

— В это трудно поверить, — с платьем на плечиках, не говоря больше ни слова, она исчезла за дверью ванной комнаты.

Я увидел телефон на коврике у кровати. Надо немедленно позвонить в агентство! Квадрат эту кашу заварил, пусть он ее и расхлебывает. Залпом осушив стакан, я уселся в кресло, поставил аппарат на колени и принялся яростно вертеть диск.

Москва молчала.

— Звоните по межгороду? — она появилась в недорогом, но нарядном платье, причесанная, с блестящими от крема щеками.

— Мне не ответили, — смущенно оправдался я.

Коньяк, ни вкуса, ни запаха которого я не почувствовал, начал действовать: тепло размягчало тело. За сегодняшний день это была уже вторая доза — так, чего доброго, и спиться недолго.

Небо за окном почернело, набрякло, где-то вдалеке раскатисто ахнул гром, и от тугой, мощной волны холодного ветра задребезжали стекла.

Я ждал расспросов, но женщина молчала, поглядывая на часы. Не выдержав, я заговорил первым:

— Почему вы… не выгнали меня?

— Не из-за вас, — ответила она задиристо.

— Кому-то мстите?

— Без пошлостей, пожалуйста. И приведите себя в порядок. Вы в гостях у женщины, при этом совершенно не играет роли, через какую дверь вы к ней вошли.

Я улыбнулся. Впервые я не мог подобрать человеку прозвища. Для меня это кое-что да значило!

— Снимите куртку, я зашью, — она полезла в тумбочку за иголкой, будто заранее знала, что я подчинюсь.

— Спасибо.

Принимать душ я не рискнул. Наскоро побрившись, разделся до пояса и сунул голову под кран. Бесконечный рой вопросов одолевал меня. А если это — игра, и она все-таки послала горничную за помощью?.. Где-то (у Шейнина, кажется) написано про одну убитую горем женщину, потерявшую детей во время пожара. Поддавшись ее обаянию, следователь никак не хотел поверить, что она сама подожгла дом с детьми, чтобы получить за них страховку. «Шерше ля фам»!.. Но если моя хранительница окажется «ля фам», то я тогда совсем «шерше»…

Когда минут через пять я появился перед ней в максимально преображенном состоянии, рукав был уже зашит. Мне стало стыдно за пошлую фразочку о мести.

— Вы меня простите, я не хотел вас обидеть, — сказал я вместо благодарности, забирая куртку из ее рук.

— «Я не хотел…» — это у вас что, слово-паразит?.. Не хотели испугать меня, не хотели пить коньяк, не хотели пошлить… Чужой «дипломат» брать вы тоже не хотели? — Она посмотрела мне в глаза и серьезно добавила: — У меня сложилось впечатление, что вы ничего не хотите, а вас заставляют.

Я невесело усмехнулся:

— Это похоже на правду.

— Похоже?

Мне было нечего скрывать от нее. Я не вор, не убийца.

— Я хотел заработать немного денег и согласился перевезти этот «дипломат», — признался, не вдаваясь в подробности.

— Деньги пагубно влияют на личность, — согласилась она.

Небеса разверзлись: полило, потекло, застучало косыми струями. Возбужденные голоса убегающих прохожих долетали со двора.

Я стоял посреди номера, склонив голову, как провинившийся школьник, и совершенно не представлял, что делать дальше. Не оставаться же жить у нее. Но и уходить было нельзя.

— У вас красивое платье, — сказал, чтобы не молчать.

Она усмехнулась, в который раз посмотрела на часики и, подойдя к шкафу, стала повязывать на шею газовую косынку.

— У меня еще есть, — заверила ехидно, — могу вам одолжить.

Я искренне удивился:

— Зачем?

— Иначе, как в женском платье, вам отсюда не выйти. — Вслед за косынкой в руках у нее оказалось пальто. Я подскочил слишком поздно, она успела одеться сама. — Спасибо, — с присущей иронией оценила мой благородный порыв.

— Я что, похож на Керенского? Почему вы так решили?

Женщина поправила косынку, еще раз осмотрела себя в зеркале, со скрипом затворила дверцы шкафа и повернулась ко мне. В этом пальто она походила на рано повзрослевшую пионерку.

— Если человек врывается в номер к незнакомой женщине через балконную дверь, с багажом, представляющим государственную ценность, то сто против одного, что его усиленно ищут.

Она была недалека от истины.

— А с чего вы взяли, что мой багаж представляет государственную ценность?

— А герб, — сказала она как о чем-то само собой разумеющемся.

— Что?..

— Оттиск на пломбе в виде Государственного герба.

Не веря своим ушам, я подошел к «дипломату», оторвал его от пола и поднес к балкону. Возникло такое ощущение, будто в мои кишки плеснули кипятку. Потом отнялись ноги, и по лицу щекотно поползла струйка холодного пота…