Один рё и два бу - [6]
Усивака ответил:
— Что же мне делать, почтенный старец? Я рад бы сражаться с людьми, отомстить за смерть отца. Но нет у меня настоящего меча и некому обучить меня воинским приема!
Тогда старик достал из дупла древнего дуба два сверкающих меча и сказал:
— Возьми один из этих мечей, я возьму другой и буду обучать тебя.
Усивака поклонился старику и сказал:
— Моя благодарность велика, как море, и продлится вечно, как горы. Но как мне узнать, кто мой благодетель?
В ответ старик засмеялся и сказал:
— Попробуй-ка угадай!
И тотчас в лесу раздались всевозможные голоса: трава зашелестела, деревья застучали ветвями, тростник засвистел, сгибаясь, лисы лаяли, волки выли, совы ухали, дневные птицы проснулись — затрещали, заверещали, зачирикали, — весь лес вторил голосу старика.
Усивака сказал:
— Учитель, я угадал, кто вы! Конечно, вы леший — хозяин леса и всего живущего в нем. Покорно прошу простить мне обиды, которые я по незнанию нанес вашим подданным.
Целый год леший обучал мальчика Усиваку обращению с оружием. А потом Усивака бежал из монастыря и направился к северо-востоку, в область, где жили приверженцы его дома.
Через горы, вдоль по дороге, берегом покрытого тиной потока, сквозь густые леса. На длинном мосту простучали его тяжелые шаги. В бамбуковых зарослях дожидался он рассвета, пока обильная утренняя роса покрыла тропинки зеленой равнины, отражая свет восходящего солнца. Здесь встретил он купеческий караван, присоединился к нему и после многих и великих приключений добрался до области Оу.
ТОКУИТИ В ОПАСНОСТИ
По мере того как О-Кику рассказывала, голос ее повышался и на лице отражались все чувства. Под конец она вскочила, уронив шитье с колен, стояла притопывая, а заключительные слова громко пропела. И, словно в ответ на эту песню, будто вызванные заклинанием, застучали, покатились дверные ролики, задняя стена комнаты немного раздвинулась, и оттуда вышел низенький старичок. По виду он был простой мастеровой, одет в широкие холщовые шаровары и короткую куртку, рукава перевязаны тесемкой выше локтя, ноги босые. Но О-Кику упала перед ним на четвереньки, приветствовала его почтительным поклоном.
Старик сел на подушку, достал из-за пояса трубку и кисет, прикурил от жаровни и спросил:
— Что это за мальчик?
— Это Токуити, — быстро ответила О-Кику. — он сирота, а у его мачехи пять дочерей и еще три дочери и сын, и она выгнала его из дому. Это добрый мальчик, он донес мне ведро с водой и не просил награды. Лицо у него милое и нежное, как у молодого Усиваки. У нас в доме нет детей, а вы знаете песню: «В полях рожденный, на горах рожденный — не все ли равно? Дороже тысячи рё драгоценный ребенок».
Старик докурил трубку, выбил пепел о край жаровни и сказал:
— Пожалуй, можно постелить ему в чуланчике.
С этими словами он опять ушел в ту же дверь, и она, простучав, задвинулась за ним. Но, наверно, он закрылась не совсем плотно, осталась незаметная щелка, потому что Токуити вдруг услышал оттуда тонкий скрежещущий звук — жжжззз, — будто точили нож.
Тотчас О-Кику поднялась, потянула Токуити за рукав и увела в чуланчик. Здесь она достала из стенного шкафчика стеганый тюфяк, расстелила его и поставила в изголовье низкую изогнутую скамеечку — деревянную подушку, отгородила постель ширмами, сказала:
— Спи, спи! — и ушла, унеся с собой светильник.
Токуити лежал на спине и смотрел в потолок. В саду луна гуляла между облаков, и от этого на потолке возникали странные тени. Токуити думал: «Лучше мне не спать эту ночь. Так все непонятно».
В его голове мелькало множество вопросов, и ни на один он не мог найти ответа. Зачем О-Кику привела его в этот дом и не хотела отпустить? «Подожди, подожди немножко!» Зачем она дала ему халат в красивую узкую полоску и ничего не потребовала взамен? За перегородкой точили нож, зачем? Может, заманили его сюда, а ночью придут и отрубят голову вместо какого-нибудь знатного мальчика? Они думают, он сирота, никто его не хватится, никому он не нужен. Отрубят ему голову, завернут в красный шелковый платок и подсунут кому-нибудь взамен головы принца. Ведь показывали это в театре, значит, так бывает…
Токуити тяжело вздохнул и повернулся на бок.
…Почему О-Кику так испугалась, когда он хотел завернуть за угол дома? Что они прячут там такое страшное? Зачем вечером точили нож? Нельзя, нельзя спать, надо дождаться рассвета и бежать. Ночью не убежишь. На ночь все улицы запирают рогатками, и стража ловит прохожих. Поймают его и дознаются, что он вор, украл у хозяина один рё два бу. Ребенок драгоценней тысячи рё? Это так только в песне поется, а на самом деле за один рё уничтожат его, пе оставят следа. Улиточка под копытом коня… Улиточка, улиточка, пляши, пляши… Ах, что делать? Надо дождаться рассвета. Только не спать, не спать!..
…В бамбуковых зарослях дожидался он рассвета, пока обильная роса покрыла тропинки…
С рассветом убегу домой! Мать, наверно, соскучилась и обрадуется. Роса на дорожках сада отразит свет восходящего солнца…
Но утром Токуити проснулся позже О-Кику. Пока она кормила его завтраком, ему казалось, что у него, как у собаки, уши направлены в разные сторовы. Одно, опущенное, небрежно слушает болтовню О-Кику, а другое, настороженно поднятое, ловит легкий шорох за перегородкой. Наконец она вышла из комнаты. Токуити тихонько встал, неслышно подобрался к двери в сад и слегка приподнял ее, чтобы не скрипнула и не стукнула, а бумажные перегородки не пошатнулись и не затрещали. Он выглянул в щелку — О-Кику не было видно. Тогда он проскользнул в дверь, быстро перебежал дорожку, спрятался за скалой и еще раз оглянулся. Никого в саду не было, дорога к калитке свободна.
