Один рё и два бу - [30]

— Оно-но Комати жила тысячу лет назад!

— А когда она умерла, ты ведь не знаешь? — ядовито спросила нищенка. — Ведь никто не видел ее тела, и, может быть, за свой страшный грех она все еще бродит по дорогам.

— Кто это Оно-но Комати? — повторил Рокубэй.

— Дай мне серебряную монету, я тебе все про нее расскажу.

Хозяин, вышедший встретить гостей, нагнулся к Рокубэю и шепнул:

— Госпожа, она могла бы развлечь вас своим рассказом, пока я приготовлю закуску.

— Ладно, пусть рассказывает, — сказал Рокубэй. — Но лишнего серебра у меня нет. Хочешь, отдадим тебе все, что останется на блюдах после того, как мы поедим?

— Я голодна и согласна рассказывать за остатки вашего ужина, — сказала нищенка, отпустила полу Рокубэева платья, села поудобней, расправила свои лохмотья и начала рассказ.

РАССКАЗ НИЩЕНКИ: КАК ОНО-НО КОМАТИ ПОКИНУЛА ДВОРЕЦ

У прекрасной Оно-но Комати, дочери Иосидзанэ, князя Дэва, было, наверное, тысяча платьев, и она надевала на свое узкое тело сразу по шесть и по восемь халатов, один поверх другого, так что, когда она садилась, несгибающиеся складки одежд волнами окружали ее, и она казалась пышно распустившимся цветком пиона. А когда она вставала и шла, ее длинные и широкие шаровары — соломенно-желтые или травянисто-зеленые — и заложенный складками шлейф, висевший на помочах с плеч, тянулись и извивались за ней по полу, как листья цветка ириса.

Оно-но Комати была так прекрасна — во всей стране не было ей равной. Золотые птицы были приколоты на вороновых крыльях ее волос, таких длинных, что они стлались черным водопадом по спине до пят и на целый локоть волочились за ней следом. Ее брови были обриты наголо, и искусственные брови, короткие, густые и пушистые, похожие на толстеньких гусениц, наклеены посреди лба, что придавало лицу вид высокомерной невинности.

Оно-но Комати жила во дворце с мраморным крыльцом и тремя рядами колонн из дерева кедра, окрашенных киноварью. Она ездила в повозке на высоких колесах, которую влекли быки, белые или красные.

Оно-но Комати принимала участие во всех забавах молодой императрицы. Весной на празднике в храме Камо она сидела в императорской галерее, небрежным взором следя за играми фокусников и танцами молодых придворных. В летние ночи, когда все кусты парка были усеяны изумрудными крылатыми огнями, то вспыхивающими, то гаснущими, она, подколов сбоку шаровары, чтобы не мешали легким движениям, ловила веером светлячков. Будто привлеченные ее красотой, они во множестве слетались к ней, так что ее веер светился в темноте, как зеленоватая луна, и ее добыча была всегда больше, чем у других дам.

Все придворные господа были влюблены в Оно-но Комати. Едва наступало утро, они посылали своих пажей, чтобы передали ей любовные стихи, изящно переписанные на осыпанной золотыми блестками бумаге, привязанной к цветущей ветке. Так много их Пило, как дождевых капель в летнем ливне.

Только молодой капитан императорской гвардии Сии-но Сёсё не писал ей стихов. Это казалось ему так невозможно, как если бы вздумал он послать любовную записку богине.

Ежедневно встречая прекрасную даму, он ни разу не посмел обратиться к ней даже с ничего не значащими словами привета и не решался поднять на нее глаза, чтобы она не увидела в них пожирающее его пламя любви.

Однажды вечером придворные дамы развлекали императрицу игрою на лютне. Оно-но Комати это показалось скучно, и она вышла в галерею. Тучи, клубясь, закрыли луну, и купы деревьев едва выделялись тенями на темном небе. Ею овладела печаль, и она подумала:

«Я одинока!»

Шелка чьей-то одежды прошуршали по каменным плитам, и рядом с собой она услышала голос:

— Я люблю вас, я люблю вас.

— Многие любят меня, — ответила она равнодушно. — Кто вы?

— Никто не любит вас так глубоко, как несчастный Сии-но Сёсё.

— Сии-но Сёсё, сегодня вы клянетесь в любви, а завтра другая дама увлечет вас. В наше время ничто не вянет так внезапно, как цветок любви в сердце мужчины.

— Я буду любить вас вечно.

— Зачем же вечно? Если всего только сто дней подряд вы будете вспоминать меня; если сто ночей подряд, не пропустив ни одной ночи, вы будете подходить к моему крыльцу и оставлять зарубку на лаковой колонне, на сотый день я выйду за вас замуж.

На рассвете небо, омытое ночным дождем, было того нежного и прозрачного оттенка, которому пытаются подражать знаменитые китайские гончары, создавая фарфор цвета «небо после дождя». Воздух был свеж и бодрящ, и клены в дворцовом парке блистали в осеннем наряде, когда каждый отдельный лист подобен багряной, пурпурной, алой или розовой семиконечной звезде и все вместе сливаются в парчовом узоре.

Оно-но Комати вышла на крыльцо и увидела на колонне свежую зарубку. Она улыбнулась и вернулась в комнату.

Каждую ночь, каждую ночь в лунном свете и в темноте приходил Сии-но Сёсё. Когда лили ночные дожди, когда ночные ветры шумели в ветвях и шстья падали, как дождевые капли, когда снег лег на землю густым покровом и льдинки, тая, капали со стропил крыши, он приходил и уходил, приходил и уходил одну ночь, две ночи, три, десять… Он приходил и уходил, оставляя зарубку на колонне.

Оно-но Комати считала зарубки. Их должно было быть сто — не хватало еще одной.