Один плюс один не равняется двум - [7]

– Трепач! Наплел мне тут с три короба… "Эксперимент"! "Перевоспитание"!.. Вот оно- твое перевоспитание! – Он ткнул пальцем в потолок, опускающийся теперь на глазах.

– Я же говорил тебе, что ОНИ захотят убедиться в том, что мы с тобой теперь ладим, – пробурчал обиженно Один, не отрывая взгляда от потолка. – Ладно… Придется нам с тобой стать атлантами. Другого выхода нет…

Он разместился в центре помещения и подставил плечи под оседающий потолок.

– Атла-ант, – иронически протянул сквозь зубы Другой и не думая вставать. – Зря только тужишься, все равно ведь не удержать!..

– Не хочешь помогать – не надо! – сердито буркнул Один. – Только помолчи, ради Бога!

На плечи его начинала давить чудовищная тяжесть. И тяжесть эта, казалось, неуклонно росла, потому что потом стало еще хуже. Ноги, живот, руки Одного мелко дрожали, в глазах появилась красная пелена, и казалось, что вот-вот внутри что-то лопнет, и хотелось бросить все к черту и сдаться, но сдаваться было нельзя, потому что тогда вообще не осталось бы надежд на то, что им дадут выбраться отсюда…

– Ну, что ты сидишь сиднем? – прохрипел Один, кося кровавым глазом на Другого. – Помоги мне! Они же испытывают нас, слышишь?.. Они хотят убедиться, что мы теперь с тобой не каждый за себя, а друг за друга!.. Ведь весь их эксперимент был задуман, чтобы доказать нам, что один плюс один должен равняться двум… и никак не иначе!..

Он еще что-то сипел, уже не осознавая, что именно. По щекам его, заросшим щетиной, ползли слезы, а из прокушенной губы по подбородку струилась кровь, но он не замечал ни того, ни другого…

И Другой не выдержал больше, и, грязно выругавшись сквозь зубы, встал рядом с Одним и тоже уперся плечами, затылком и руками в неумолимо опускавшуюся каменную глыбу потолка.

И случилось чудо: потолок по-прежнему давил на плечи, но движение его вниз прекратилось. Тяжело дыша, люди удерживали этот невыносимый груз на немеющих от тяжести плечах и чувствовали себя при этом так, будто стали одним человеком…

* * *

– …вообще, все это – не самое главное. Лично меня беспокоит другое… Вот представьте: допустим, достиг наш Сизиф своей цели. Из последних сил, растягивая себе связки и сухожилия, разрывая мышцы и вывихивая суставы, закатил он наконец Камень на вершину горы… Ну а дальше-то что будет, по-вашему? Удержится ли глыба наверху? Или вновь покатится вниз?

– Ты так говоришь, будто сомневаешься в успехе… Что ж, заключительная проверка покажет, кто из нас прав…

* * *

В безлюдном лифтовом холле стояли двое мужчин, с удивлением уставившись друг на друга. Они явно хотели что-то сказать, но, видимо, не знали, что следует говорить в таких случаях…

В этот момент со скрипом и лязгом перед ними открылась дверь лифтовой кабины. После некоторого замешательства они стали жестами настойчиво уступать друг другу право войти в лифт первым, потом, как это частенько бывает в подобных ситуациях, попытались войти оба одновременно и, конечно же, застряли в узком проеме…

Невозмутимо грохоча, дверь лифта закрылась, и кабина удалилась в недра лифтового колодца, издавая такие странные звуки, будто непрожеванный кусок двигался по пищеводу некоего огромного существа…

Мужчины ошеломленно взглянули друг на друга. За считанные доли секунды выражения их лиц резко изменились.

– Хамом ты был, хамом и остался! – со злобой прошипел один из них.

Побледнев от гнева, но не говоря ни слова, другой сразу же схватил его за грудки…

Часть II. ОДИН ПЛЮС ОДИН

– …это вам все ясно и понятно! Вам, но не мне! И, что бы вы ни говорили, Абдельхак, я считал и буду считать: любые эксперименты над людьми – над живыми людьми – просто… просто бесчеловечны!

Сигнал видеофонного вызова прозвучал совсем некстати.

– Подожди, Сережа, – сказал Хамам разгоряченному спором собеседнику, молодому человеку в фиолетово-зеленом комбинезоне, и прикоснулся к кнопке включения интеркома.

На экране монитора тут же обозначилось лицо. Выражение его было не самым дружелюбным.

– Чем занимаетесь? – сердито осведомился обладатель лица. – Все спорите? Хамам тяжело вздохнул.

– Мы думаем, Джанком Олегович, – сказал он, не глядя на экран.

– Это хорошо, – без особого энтузиазма сказал Джанком Тарраф, руководитель научно-практического проекта "Оптимум". – Думать – это бывает полезно… Только позвольте вам напомнить, уважаемый Абдельхак Ситанович, что из ваших дум не позже исхода сегодняшнего дня должно родиться нечто реальное и осязаемое. Например, предложения по развитию программы "Оптимум"…

– Джанком Олегович! – жалобно сказал Хамам. – Вы же сами говорили, что перед нами – масса потенциальных решений… Но выбрать из них наиболее оптимальное пока не представляется возможным,

– Это почему же? – с интересом спросил Тарраф.

– Вот у меня, например, Кияк, программист из третьей подгруппы, заболел. И судя по всему, надолго… Машины захлебываются от избытка информации… Информационное обжорство какое-то! Третий блок памяти уже меняем… И вообще… Невозможно объять необъятное!

– Неправда, – быстро сказал Тарраф. – Необъятное объять можно, это баобаб нельзя объять, Абдельхак Ситанович. Значит так… Как старшему педагогического коллектива ставлю вам боевую задачу. В семнадцать ноль-ноль, и ни минутой позже, вы перегоняете на мой монитор две страницы текста. По существу. И без лирики, пожалуйста, – при этом он покосился на юношу. – Ваша лирика у меня уже в печенках сидит!