Один лишний труп - [6]

— Нам известно ваше имя, мастер Берингар, — суховато отозвался король, — так же, как и ваше положение, однако я не могу сказать того же о вашей преданности нам и нашему делу. Меня информировали, что до недавних пор вы числились соратником этих изменников — Фиц Аллана и Эдни. И если даже вы и решили порвать с ними, то не слишком ли долго размышляли? Я здесь уже четыре недели, но вестей от вас до сих пор что-то не было.

— Ваша милость, — произнес Берингар, и видно было, что он не обескуражен холодным приемом и не спешит оправдываться, — я знаю этих людей с детства. Вы именуете их изменниками, но я привык почитать их пэрами и видеть в них своих друзей — и они отвечали мне тем же. Всем ведома справедливость вашей милости — признайте же, что такому человеку, как я, который еще никому не принес вассальной присяги, требовалось время на раздумье, чтобы в нынешних обстоятельствах выбрать верный путь и принять окончательное решение. То, что претензии дочери короля Генри не лишены оснований, не вызывает сомнений. А посему я не могу назвать человека предателем за то, что он встал на ее сторону, хотя и могу упрекнуть его, что он нарушил данную вам клятву. Я же унаследовал свои земли всего лишь несколько месяцев тому назад, и пока еще никому не клялся в верности. Я обдуманно сделал свой выбор, и теперь я здесь. А те, кто примкнул к вам без размышлений, могут с той же легкостью и изменить вам.

— Ну а вы, стало быть, не измените? — скептически спросил король. Внимательно и оценивающе он рассматривал этого уверенного в себе и, пожалуй, чересчур бойкого на язык молодого человека. Стройный, даже худощавый, и не слишком высокий, он отличался уравновешенными уверенными движениями и, по всей видимости, мог взять быстротой и ловкостью там, где ему не хватило бы роста и силы. На вид ему было года двадцать два — двадцать три. Трудно было сразу раскусить, что на уме у этого нового вассала: его благородное лицо с густыми темными бровями и глубоко посаженными глазами было непроницаемо и не выдавало его истинных намерений. Его прямолинейность, возможно, была и искренней, однако нельзя было исключить и того, что за ней скрывался тонкий расчет. Такой человек вполне способен был все взвесить и рассудить, какая мера смелости допустима и не вызовет неудовольствия государя.

— Я не изменю, — твердо ответил Берингар. — Но вашей милости вовсе не обязательно полагаться на мое слово. Меня можно подвергнуть испытанию — я готов к этому.

— Вы привели с собой своих воинов?

— Здесь со мной только трое. Было бы недомыслием и безрассудством оставить хороший замок без охраны, или с таким гарнизоном, который все равно не смог бы его защитить. И невелика была бы услуга просить вашу милость кормить еще пятьдесят едоков, когда провизия в лагере ограничена. Но стоит вашей милости приказать — и все будет исполнено.

— Не так быстро, — усмехнулся Стефан, — возможно, кое-кому тоже нужно время, чтобы поразмыслить, прежде чем заключить вас в объятия. Ведь совсем недавно вы были близки с Фиц Алланом, не так ли?

— Истинно так. И я по-прежнему ничего не имею против него лично. Но он избрал один путь, а я — другой.

— И насколько я слышал, вы обручены с дочерью Фалька Эдни?

— Не знаю даже, как ответить на это: «обручен» или «был обручен». Сейчас время такое, что многое из того, что было задумано прежде, пришлось пересмотреть — и это касается не только меня. Нынче я понятия не имею, где находится эта девушка, и даже не знаю, осталась ли в силе наша помолвка.

— Говорят, что женщин в замке уже нет, — промолвил король, пристально глядя на молодого человека, — возможно, семья Фиц Аллана уже далеко отсюда, вполне вероятно, что они покинули Англию. Однако есть основания полагать, что дочь Эдни еще в городе. И нам бы хотелось, — произнес Стефан с легким нажимом, — чтобы столь высоко ценимая леди находилась в безопасном месте — на тот случай, если и нам придется пересмотреть то, что было задумано. Вы были соратником ее отца, и кому, как не вам, знать, где она может укрыться. Когда будет открыт доступ в город, то именно вы прежде всего сумеете ее разыскать.

Молодой человек поднял на короля проницательные глаза, в которых можно было прочесть лишь понимание — и ничего более. Он остался невозмутим, и не выказал ни удовлетворения, ни недовольства тем, что на него возложено поручение, от успеха которого зависит королевская благосклонность. Он отвечал Стефану учтиво и выглядел вполне искренним.

— Именно это я и собирался сделать, ваша милость. Я думал об этом, еще когда покидал Мэзбери.

— Хорошо, — король, казалось, был удовлетворен этим ответом, — мы принимаем вашу службу. Можете остаться при войске до падения города, но у вас нет неотложных дел при нашей особе. Где вас можно будет сыскать в случае нужды?

— В странноприимном доме аббатства, — отвечал Берингар, — надеюсь, что у бенедиктинцев найдется для меня место.

Юноша Годрик отстоял вечерню среди учеников, послушников и прочей мелкой сошки, позади принявших обет братьев и поблизости от мирян, которые жили на этом берегу реки и могли по-прежнему посещать монастырскую церковь. Кадфаэлю, разглядевшему его в толпе, он показался маленьким, несчастным и одиноким. Лицо парнишки, живое и едва ли не дерзкое во время их разговора в саду, здесь, в церкви, было довольно унылым. Близилась ночь — его первая ночь в стенах обители. Впрочем, дела Годрика были не так плохи, как он сам полагал, а испытание, к которому он себя готовил, могло и миновать его, во всяком случае, этой ночью — разумеется, не без помощи брата Кадфаэля. Под надзором брата Павла было достаточно юнцов, за которыми нужен глаз да глаз, и наставник послушников был бы только рад сбыть с рук одного из них.