Один - [11]

Сверившись по звездной карте курсографа и отметив кружочком местоположение страшного потухшего светила. Руссов бессильно упал в кресло. Глаза его расширились от ужаса, страха, отчаяния… Он понял, что неточно проложил маршрут, нацелив корабль не на Солнце, а чуть в сторону. Он мучительно вспоминал, где, на каком этапе программирования мог допустить ошибку, но вскоре отказался от этой затеи, сознавая, что для обнаружения ошибки необходимо заново проверять все расчеты и вычисления, отнявшие у него больше года. Теперь собственное положение открылось ему во всей своей пугающей простоте: не к Солнцу мчится «Паллада», а прямо в инертный океан гравитации, выплыть из которого никому еще не удавалось прежде!..

Однако его отчаяние длилось не больше минуты, ибо надо было действовать. И он знал теперь, что делать. Бороться до последнего эрга энергии, до последнего грамма топлива в корабле! И странное дело: когда это ему стало ясно, он почувствовал облегчение. Не было ни страха, ни растерянности. Только холодное мужество борца, идущего на гибель. Твердой рукой он взялся за аварийные рычаги. Скорость «Паллады», между тем, упала настолько, что можно было сделать поворот на несколько румбов, не рискуя разрушить корабль. Он посмотрел на шкалы указателей расхода энергии и включил радиоквантовые генераторы на восемь десятых полного режима генерации. Одновременно с этим тангенциальные двигатели, работая на пределе, повернули корабль на тридцать градусов к востоку. Содрогаясь и вибрируя, «Паллада» начала титаническую борьбу с косной силой тяготения…

Двести сорок два часа, ни на секунду не утихая, двигатели извергали в пространство биллионы киловатт энергии, но скорость корабля продолжала бесконечно медленно падать. Это могло означать лишь одно: сверхкарлик Цвикки прочно держал жертву в своих объятиях; словно миллиарды чудовищных по силе рук медленно, но верно увлекали корабль в пучины безмолвия и мрака — туда, где материя, побежденная энтропией, обрекла себя на бездействие в течение длинного ряда галактических веков. Гравиметр давно умолк, потому что его шкала иссякла в тщетной попытке зарегистрировать силу тяготения, в десятки раз превосходившую все, что предусматривали конструкторы. Руссов не отходил от пульта; он оглох от воя приборов, ослеп от непрерывного мигания лампочек и индикаторов; он яростно метался у пульта, то и дело отключая роботы и автоматы, по сигналам неведомых приборов, приводящие в действие те или иные системы корабля. Сейчас требовалось только одно: ни на секунду не ослаблять энергетический вихрь, удерживающий «Палладу» на краю гравитационной бездны.

Лишенный отдыха, Руссов почернел и осунулся, ему некогда было как следует поесть; он торопливо проглатывал то, что удавалось найти в ящичке пилота; он боялся заснуть более чем на два-три часа. К исходу двенадцатых суток он настолько ослабел, что почти равнодушно воспринял сообщение расходомера топлива о том, что в корабле осталось всего сорок процентов первоначального запаса энергии. «Когда стрелка покажет ноль процентов, я, наконец, отдохну…», вяло подумал Руссов. Его охватило тупое безразличие отчаяния, он страшно устал и почти с радостью прислушивался к коварному голосу энтропии, звавшего его в мрачные океаны вечного небытия. Он закрыл глаза и бессильно сидел в кресле пилота, опустив руки. В таком положении он оставался долгие минуты, пока корабль изнемогал в борьбе с притяжением сверхкарлика. Но вот где-то в глубине памяти возникли видения: «спящие» в анабиозе товарищи, ждущие от него помощи; яркие картины родной Земли, деятельной и счастливой жизни людей, тружеников и его братьев, продолжающих бесконечно совершенствовать царство свободы, скачок в которое начали совершать еще в дни его далекой юности, в дни, когда «Циолковский» уходил к Альфе Центавра. Он почти наяву увидел Светлану Сергееву, услышал её бархатный голос… Любовался незабываемой панорамой города Вечности… Он снова склонялся над могилой Чандрагупты, утопающей в цветах, заботливо оберегаемых детьми нового мира, — там, в Городе Вечности… на Площади Погибших Астронавтов… Руссов с усилием поднял отяжелевшую голову. «Надо бороться до конца… до последнего эрга», прошептал он, включая главный двигатель на полную мощность и стараясь не смотреть на шкалы расходомеров топлива.

Счетчик Времени равнодушно отбил еще двадцать восемь часов собственного времени ракеты. Оставалось тридцать пять процентов энергии… двадцать шесть… «Паллада», содрогаясь, раскачивалась в черном молчащем пространстве. На экранах обзора бесстрастно полыхали какие-то причудливые сияния. Он понял, что это означает: пространство, смятое чудовищным тяготением сверхкарлика, почти замыкалось само в себе, неузнаваемо искажая ход лучей света от далеких светил, с холодным равнодушием взиравших на песчинку, барахтавшуюся в могучих объятиях Космоса. Одиннадцать процентов от исходного запаса топлива!.. Внезапно он заметил, что стрелка указателя скорости корабля стоит на одном месте! Это могло означать только одно: реактивная тяга «Паллады», в течение четырнадцати суток израсходовавшей три четверти своих гигантских энергетических запасов, уравновесила, наконец, невообразимое тяготение звезды Цвикки, которая так и не показала свой страшный лик на экранах обзора. Корабль мучительно вибрировал в гибельном равновесии. Его двигатели не могли ни на грамм увеличить силу своей тяги — они давно уже работали на опасном пределе, а сверхкарлик уже не мог ничего прибавить к силе порожденного им колосса гравитации. Руссов в отчаянии посмотрел на белый диск регулятора мощности радиоквантовой генерации, который был выведен до отказа. Сознание неотвратимости скорой гибели астролета заставило его исторгнуть крик ярости и бессилия. Он уже ни на что не надеялся, даже на чудо. И вдруг пришла робкая мысль: «Стартовые двигатели!.. Два миллиона тонн дополнительной тяги!». Руссов рванул диски включения стартовых двигателей, ясно сознавая, что, расходуя стартовое — а следовательно, и посадочное топливо, лишается возможности посадить впоследствии корабль на Землю или другую планету солнечной системы…