Один год в Израиле - [20]

Он вяло стоял на пороге своего дома, невысокий, с неприбранными после сна редкими седыми волосами, в распахнутой рубашке, а светлые чуть прищуренные глаза его смотрели на нас оценивающе. Вообще-то, когда тебя оценивают, не очень приятно, но мы почему-то не испытывали этого чувства, возможно потому, что вся процедура длилась недолго. Хозяин так же, как стоял, не выражая никаких эмоций, спокойно посторонился, давая дорогу -- заходите. Но тут на пороге появилась Хана и все обволокла добротой и приветливостью.

Потом мы сидели в их доме, рассказывали друг другу о себе. В ход был пущен наш еще очень плохой иврит, забытый Абрамом украинский, руки, пальцы, телодвижения. Мы понимали друг друга. Квартиру мы подыскали без них, но в них нашли близких людей. Как-то сразу и без оговорок.

Они старались нам помочь, чем могли, и делали это ненавязчиво, часто с шуткой. Абраму нравилось, что муж за все берется, умеет не умеет -- берется. И Абрам никогда не забывал похвалить мужа. Мы делали ремонт в нашей съемной квартире, Абрам давал советы, какую покупать краску, шпаклевку, инструмент. Он предлагал свои услуги в работе, но не был огорчен, что мы отказались и стали делать все сами.

-- Лучше, когда человек не может, но хочет, чем может, но не хочет, -высказал он свое кредо.

-- А еще лучше, когда и может и хочет...

-- Верно.

Мы покрасили первую комнату, сделано было неплохо, но и не Бог весть, как хорошо. Абрам пришел, походил по комнате, прищурив свои светлые глаза, изображая придирчивый осмотр работы, потрогал углы и выразил удовлетворение:

-- Мастер -- первый класс, -- сказал он на ломаном украинском и похлопал мужа по плечу, подняв для этого руку. Он был ниже ростом, но -- старший.

"Мастер -- первый класс" -- говорит он мужу всякий раз, осматривая сделанную работу. Приходилось ремонтировать краны, прочищать канализацию, ставить новые розетки. Абрам все трогал руками, проверял, высказывал одоб? рение. Он не обращал внимания на мои слова о том, что муж и в Союзе все это делал сам. Абраму нравилось, что человек берется за всякую работу, хоть и ученый.

Зато своей работой Абрам никогда не выхваляется. Он принес мне в подарок маленький складной столик, за которым я и сейчас работаю. Столик этот не Бог весть какой нарядный, но прочный и легкий, а главное, он очень удобен в нашей тесной квартире, где ни для чего нет места. Столик можно сдвинуть, а то и вовсе сложить и убрать, когда приходят гости. Этот столик был мне, как подарок судьбы, мы искали в магазинах хоть что-нибудь подходящее, но все было не так удобно и стоило кучу денег. Абрам принес столик, разложил и спросил небрежно:

-- Ну, ничего? Подходит?

И чтоб избежать благодарности и похвалы, стал рукой разглаживать еле заметную неровность.

-- Еврейская работа...

Вообще мне нравится его ирония, его понимание шутки. И умение шутить. Наверное, если бы мы могли свободно говорить на одном с ним языке, было бы еще интереснее. Его манера шутить напоминает мне юмор моих интеллектуальных друзей из страны исхода.

Мы рассказываем ему и Хане, как из аэропорта Бен-Гурион звонили знакомым, не знали, что делать, куда ехать.

-- Почему не позвонил мне? -- спрашивает он мужа, смеясь только глазами.

Мы хотели навестить их, но не застали, идем от их дома, на углу улицы встречаем Абрама и Хану.

-- Были у нас? -- спрашивает он, прищурив свои светлые глаза. -- Ну и как, не знаете, мы дома?

-- Я тоже был красивый мальчик, -- сказал он как-то, когда я восхитилась соседским ребенком. -- Мама даже завязывала мне на руке красную нитку -- от сглаза. Не веришь? -- смеется он. -- Теперь я не такой красивый? Уже не надо завязывать красную нитку?

Он много знает, ему все интересно, он в курсе всех политических событий, немного читает газеты, но больше смотрит телевизор. У него есть своя любимая программа -- "Новости" в половине восьмого вечера, ему нравится ведущая программы. Где бы он ни был, торопится домой:

-- Там ждет меня моя девушка.

Но говорить подолгу о политике Абрам не любит, оно того не стоит. Спорят себе сильные мира сего, а в стране тяжело. Зато всегда спрашивает у мужа о разных вещах из истории, о народах, их судьбах, слушает с интересом, готов слушать долго. К сожалению, у нас не хватает иврита, и муж, рассказывая о чем-то, быстро переходит на язык пальцев. Тут уже становится неинтересно. На том и кончаем, откладывая до лучших времен, когда мы заговорим на иврите вовсю.

Как-то они зашли к нам, я накрываю стол -- все, что есть, мне хочется угостить их получше. Но Абрам говорит:

-- Зачем столько? Нет места, -- и похлопывает себя по животу. -- То, что ты наставила, хватит на неделю. Он худощав, ест мало.

-- Когда были молодые, -- вспоминает он, -- так хотелось есть, но не было денег. Теперь есть деньги, но нужна диета.

Нет, он не болен, он энергичен, подвижен, но понимает, что в его возрасте много кушать уже вредно. Зачем же делать себе во вред? Он относится к этому спокойно. Раньше было хуже, когда хотелось есть, а купить было не на что.

-- У тебя нет работы, -- говорит Абрам моему мужу. -- У меня тоже не было. Я тоже был оле хадаш. Хана работала, шила. Ходила на работу далеко, за пятнадцать километров. Каждый день. Пешком. Что делать? Жить-то надо было.