Один человек, две собаки и 600 миль на краю света. Опасное путешествие за мечтой - [75]

На следующий день я принимаю нелегкое решение остаться на месте, чтобы отдохнуть и восстановиться перед тем, как предпринять финальный рывок к Анактувук-Пасс. Да, запасы пищи у меня более чем скромные, но я верю, что этот выходной стратегически важен. Я не имею права доводить себя до изнеможения, особенно сейчас, когда мы еще так далеко от людей. Это заставляет меня идти медленно, но почти каждый день, и при этом преодолевать как можно большее расстояние и тратить как можно меньше еды. Необходимо немного отдохнуть и как следует подкрепиться перед дорогой. Благодаря этому я уменьшу вес своего рюкзака и хорошенько подготовлюсь к «свежему» старту. Отдохнувшее тело способствует силе духа, а ведь именно она и только она в условиях нехватки еды и жуткого физического истощения заставит меня двигаться вперед. К тому же погода холодная и дождливая, и это еще один хороший предлог, чтобы взять «выходной».

По сравнению со вчерашним днем я набрал определенную высоту. Река здесь меньше, быстротечнее и наполовину покрыта льдом. Большую часть дня я отдыхаю в палатке. Дочитав «Человека-невидимку», я все еще задаюсь вопросом: когда же человек более одинок: когда он остается один во всем мире или когда он становится невидимкой среди людей?

Мое колено снова начинает болеть. Это все из-за того, что я так долго ношу тяжелый рюкзак, да еще и хожу по неровной поверхности. Мне часто приходится ставить ноги в неудобное положение, из-за чего мои колени деформируются. Когда ветер утихает, я выхожу наружу вместе с собаками, которые как всегда сбивают все на своем пути. Делаю небольшую растяжку для ног, развожу костер и слоняюсь вокруг с таким видом, как будто меня в этом мире ничто не заботит. Я чувствую себя умиротворенно, думаю о том, как я люблю мою простую и милую жизнь. Кажется, ничто не сможет разрушить мою душевную идиллию.

Мы находимся на открытом пространстве. Растительности здесь очень мало, но к счастью, я все-таки нахожу несколько ив и ставлю рядом с ними палатку. Они хотя бы немного защитят ее от пронизывающего ветра, который дует с низовьев реки. Чтобы разжечь костер, подбираю с земли сухие опавшие прутья. Их всегда можно найти в зарослях ив. Людей здесь не бывает, так что весь хворост достается мне. Неожиданно для себя я нахожу частично погруженную в землю крышку от консервной банки. Этой старой железяке, должно быть, лет двадцать, не меньше. Никакой ценности она, конечно, не представляет, но я рассматриваю ее так, словно передо мной какое-нибудь раритетное ювелирное изделие. С 17 апреля я не видел ни одного живого человека, не встречал даже ни одного признака существования живых людей. Я чувствую себя одиноким и забытым. Мне ужасно не хватает общества, компании, поэтому любой предмет, когда-то принадлежавший человеку, пусть даже такой, делает меня счастливым. Я вновь начинаю верить, что люди существуют и что они не так уж далеко от меня. А там, где люди, там и еда, а где еда, там и радость. Да, во мне необыкновенным образом уживаются два совершенно противоположных желания: я хочу пересечь Ворота Арктики в одиночку и одновременно мечтаю о компании друзей, которые поддержали бы меня сейчас в такую тяжелую минуту. В глубине души все-таки надеюсь, что какой-нибудь человек, не важно, какой именно, вот-вот появится на горизонте, и я буду не один. Но мои надежды напрасны. Здесь не летают даже самолеты. Последний раз я слышал характерный гул в середине апреля: это был самолет, который сбросил мне еду. Все что слышал за последнее время, — это ветер и звуки собственных шагов. Иногда мне кажется, будто вдали раздается неотчетливая речь или рев мотора, но это самообман. Вокруг меня лишь дикая природа и кристально чистый арктический воздух.

На следующий день я несколько часов иду по льду реки. Это намного легче, чем идти по тундре. Стараюсь двигаться быстрее и не думать об опасности. В зависимости от прочности льда иногда я подхожу ближе к левому берегу реки, а иногда — к правому. Один или два раза я перехожу реку вброд (здесь не так глубоко, как на Ноатаке), но большую часть времени я все-таки передвигаюсь по льду. Мне не грозит перспектива оказаться не на той стороне, потому что я иду по течению реки к ее верховьям. Но вот чуть впереди показывается небольшая, но весьма стремительная речка, которая течет с запада. Меня это отнюдь не радует, ведь чтобы обойти ее, нужно сделать огромный крюк. Преодолевая реки, я никогда не иду напролом. Напротив, я всегда тщательно обдумываю маршрут и стараюсь выбрать для переправы наиболее подходящие участки: или где течение не столь бурное, или где слой льда достаточно прочен и нет опасности провалиться, или там, где дно устилают камни. Идти против течения в корне неверно.

Когда я подошел к притоку на расстояние, равное примерно одной миле, то обнаружил, что он еще шире, чем казался издалека. Он таинственно шумит за темной, квадратной скалой и чем-то напоминает змею, которая, шипя и извиваясь, ползет по тропам каменистой тундры. Поток оказывается таким бурным, что я сразу начинаю искать покрытый льдом участок, чтобы вернуться на восточную сторону Алатны и обойти приток. Но лед уже сильно подтаял, во многих местах появились заметные трещины. Из-за этого и без того стремительное течение еще больше усиливается. Чем ближе перевал, тем более открытой становится местность. Тень от гор сюда уже не падает, и на солнце лед тает намного быстрее, даже на такой большой высоте.