Один человек - [71]
И мрачно добавила, обращаясь ко мне:
— Иди, гуляй, кацапская морда. Будешь есть, что дадут.
И я ел, вернее, давился куриными ногами величиной с мою собственную, бульонами такой крепости, что в них нельзя было утонуть, как в Мёртвом море, и крупнокалиберными варениками с вишней. Ничего не попишешь — я приехал из «голодной России» и должен был «набрать на свои рёбра хоть что-нибудь», как говорила бабушка, за время родительского отпуска. Такая у меня была легенда, и я ей вполне соответствовал. Любимым моим занятием было (добрый мальчик) — задрать перед бабушкой майку и втянуть живот так, что проступали все рёбра и даже позвонки. Бабушка, глядя на мой маленький атлас опорно-двигательной системы, украдкой смахивала слезу и шла на кухню печь очередные пироги. Не будем, однако, о грустном. Обычно на второй или третий день после нашего приезда в гости к бабушке с дедушкой приходили соседи, чтобы посмотреть на нас, приехавших «с Москвы», посудачить о том о сём, поудивляться моему московскому выговору и отведать бабушкиных печений вместе с вишнёвой и сливовой наливками. Гостей я любил. Пока они болтали, можно было объедаться вишнёвым вареньем. Правда, потом для меня наступал час икс. Меня отрывали от любимого варенья и начинали демонстрировать гостям. В этот приезд гвоздём программы был рассказ о моём поступлении в музыкальную школу. Рассказывал дедушка со слов родителей. Родители толком рассказывать не умели, поскольку в их языке таких превосходных степеней для описания этого достославного события просто не имелось. После того, как гости были совершенно уверены дедушкой в том, что я поступил в одну из лучших музыкальных школ страны, скорее даже не школ, а консерваторий, и моя блестящая музыкальная карьера совершенно и бесповоротно решена, был объявлен мой музыкальный номер. Я немного застеснялся, даже заупрямился, но был незаметно ущипнут мамой за филейную часть и добровольно, с охотой, исполнил песню «Дунай, Дунай, а ну, узнай, где чей подарок», с которой поступал в школу Успех таки был. Когда стихли аплодисменты, один из друзей дедушки, ветеринарный врач местного колхозного рынка дядя Петя не преминул заметить, что Пьеха, которая в ту пору часто выступала с этой песней, просто отдыхает. Бабушка, победно взглянув на публику, вдруг изобразила на своём лице лёгкую озабоченность и задумчиво произнесла:
— Вот только мы не знаем, что делать, — ребёнок принят по классу фортепиано, а тут… ещё и вокал.
— Будет сам себе играть и петь, — сказала соседка. — А что вы думаете, двойные ставки на дорогах не валяются.
Все закивали. Никто из присутствующих не видел двойных ставок, валяющихся на дорогах. В принципе, вечер можно было считать удавшимся, но тут дедушке пришло на ум спросить любимого внука о творческих планах.
— Ну, чахотка (дедушка звал меня чахоткой из-за моей худобы), кем ты будешь, когда вырастешь?
Откуда было мне знать, что дедушка хотел спросить о том, что мне нравится больше — карьера певца или пианиста… Только об этом! Увы, я подробно изложил всю программу, заложенную в меня Лариской. Но гостям, по-моему, понравилось. Во всяком случае, меня просто услали спать, не тронув и пальцем. Родителям, может, и досталось, но они ни тогда, ни потом мне не жаловались.
С тех пор прошло без малого четыре десятка лет. На гитаре я играть так и не научился, водку практически не пью, холостяком… эх, да что там говорить — только частушки, которые я иногда с удовольствием пою, позволяют мне считать, что не всё так плохо… как хотелось бы.
Частушки в моем детстве пели часто. Особенно на свадьбах. Свадьбы у нас в Серпухове были развесёлые и многодневные. Кажется, на второй или третий день хозяева и гости вставали из-за столов, брали гармониста за гармонь, выстраивались в колонну и, провожаемые плачущими от радости соседями, отправлялись бродить по улицам, распевая «Ой, мороз-мороз», «По диким степям Забайкалья», ну, и, конечно, частушки. Ходили с ряжеными. Обычно ряженых было трое: милиционер, пастух и доктор в белом халате. Милиционер просто шёл. Шёл, как мог. Пастух периодически щёлкал кнутом и заполошно вскрикивал: «Девки! Вашу маму! Не раз… бр… блядаться!» И вообще, шутил всячески. А вот доктор шёл с огромной бутылью первача и наливал встречным за здоровье молодых. Встречные, надо отдать им должное, редко отказывались. За здоровье молодых можно было не беспокоиться — оно прибывало и прибывало. Надо сказать, что стопку самогона надо всё же было отработать — сплясать или спеть частушку. Ну, это всё была преамбула. Так вот, было мне лет… не помню сколько. Ну, столько, сколько бывает, когда учишься в пятом классе. Шёл я с папой по улице нашего микрорайона аккурат в музыкальную школу. То есть дойти-то бы я и сам смог, но… прогуливал я безбожно эту самую школу, и папа шёл сдавать меня, стервеца, с рук на руки педагогу по классу фортепьяно. И повстречалась нам свадьба… Нет, папа мой частушек не пел, да и мне бы не поздоровилось. А вот разбитная бабёнка, встретившаяся свадебной процессии, приняла на внушительных размеров грудь полный стакан огненной воды и заливисто спела, глядя прямо в глаза гармонисту:
Перед вами неожиданная книга. Уж, казалось бы, с какими только жанрами литературного юмора вы в нашей серии не сталкивались! Рассказы, стихи, миниатюры… Практически все это есть и в книге Михаила Бару. Но при этом — исключительно свое, личное, ни на что не похожее. Тексты Бару удивительно изящны. И, главное, невероятно свежи. Причем свежи не только в смысле новизны стиля. Но и в том воздействии, которое они на тебя оказывают, в том легком интеллектуальном сквознячке, на котором, читая его прозу и стихи, ты вдруг себя с удовольствием обнаруживаешь… Совершенно непередаваемое ощущение! Можете убедиться…
Внимательному взгляду «понаехавшего» Михаила Бару видно во много раз больше, чем замыленному глазу взмыленного москвича, и, воплощенные в остроумные, ироничные зарисовки, наблюдения Бару открывают нам Москву с таких ракурсов, о которых мы, привыкшие к этому городу и незамечающие его, не могли даже подозревать. Родившимся, приехавшим навсегда или же просто навещающим столицу посвящается и рекомендуется.
«Тридцать третье марта, или Провинциальные записки» — «книга выходного дня. Ещё праздничного и отпускного… …я садился в машину, автобус, поезд или самолет и ехал в какой-нибудь маленький или не очень, или очень большой, но непременно провинциальный город. В глубинку, другими словами. Глубинку не в том смысле, что это глухомань какая-то, нет, а в том, что глубина, без которой не бывает ни реки настоящей, ни моря, ни даже океана. Я пишу о провинции, которая у меня в голове и которую я люблю».
Любить нашу родину по-настоящему, при этом проживая в самой ее середине (чтоб не сказать — глубине), — дело непростое, написала как-то Галина Юзефович об авторе, чью книгу вы держите сейчас в руках. И с каждым годом и с каждой изданной книгой эта мысль делается все более верной и — грустной?.. Михаил Бару родился в 1958 году, окончил МХТИ, работал в Пущино, защитил диссертацию и, несмотря на растущую популярность и убедительные тиражи, продолжает работать по специальности, любя химию, да и не слишком доверяя писательству как ремеслу, способному прокормить в наших пенатах. Если про Клода Моне можно сказать, что он пишет свет, про Михаила Бару можно сказать, что он пишет — тишину.
Эта книга о русской провинции. О той, в которую редко возят туристов или не возят их совсем. О путешествиях в маленькие и очень маленькие города с малознакомыми или вовсе незнакомыми названиями вроде Южи или Васильсурска, Солигалича или Горбатова. У каждого города своя неповторимая и захватывающая история с уникальными людьми, тайнами, летописями и подземными ходами.
Стилистически восходящие к японским хокку и танка поэтические миниатюры давно получили широкое распространение в России, но из пишущих в этой манере авторов мало кто имеет успех, сопоставимый с Михаилом Бару из Подмосковья. Его блистательные трех– и пятистишья складываются в исполненный любви к людям, природе, жизни лирический дневник, увлекательный и самоироничный.
Рассказы в предлагаемом вниманию читателя сборнике освещают весьма актуальную сегодня тему межкультурной коммуникации в самых разных её аспектах: от особенностей любовно-романтических отношений между представителями различных культур до личных впечатлений автора от зарубежных встреч и поездок. А поскольку большинство текстов написано во время многочисленных и иногда весьма продолжительных перелётов автора, сборник так и называется «Полёт фантазии, фантазии в полёте».
Побывав в горах однажды, вы или безнадёжно заболеете ими, или навсегда останетесь к ним равнодушны. После первого знакомства с ними у автора появились симптомы горного синдрома, которые быстро развились и надолго закрепились. В итоге эмоции, пережитые в горах Испании, Греции, Швеции, России, и мысли, возникшие после походов, легли на бумагу, а чуть позже стали частью этого сборника очерков.
Спасение духовности в человеке и обществе, сохранение нравственной памяти народа, без которой не может быть национального и просто человеческого достоинства, — главная идея романа уральской писательницы.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…
Футуристические рассказы. «Безголосые» — оцифровка сознания. «Showmylife» — симулятор жизни. «Рубашка» — будущее одежды. «Красное внутри» — половой каннибализм. «Кабульский отель» — трехдневное путешествие непутевого фотографа в Кабул.