Одесситки - [77]

Словом, чуть крепко не поссорились, несколько дней не разговаривали. Надька закрылась на складе, выплакалась; дура она, самая настоящая дура, права Дорка, что и говорить. Надо посчитать, проверить, одна не сможет, коробок до потолка, а что в них, продавцы и те лучше нее знают. А вдруг действительно недостача? Больше ни о чём бедная Надька и думать не могла. Нашла пыльную доску, один край положила на свой стол, второй — на стул. Придвинула к себе ящик с карточками учёта материальных ценностей и стала выводить остатки. На лестнице послышались шаги, Надька легко узнала Наточкины ножки в незастёгнутых новых беленьких босоножках с большими бантиками впереди.

— Надюша, у меня мыльце раскололось, половинка осталась, а остальное разлетелось. Ой, что это ты загородилась, как Наумыч? — Она брезгливо взялась за край доски и опустила её вниз.

— Поставь на место, и мыло ты брала целое, за него и отвечай, ничего менять не буду. Кто разбил, с того и спрашивай! Я-то при чем?

— Как пальто бесплатно тебе отдала для Доркиного сучонка — так хорошо, валенки с галошами новые бесплатно — замечательно, а как кусочек поломанного мыльца поменять — так фигу с маслом. Сама мне подсунула, я не заметила. Другие к тебе бегают, как на срачку, целыми днями. Ничего, разберёмся с тобой, сука старая, ты меня лучше не трогай. Сидит целый день, ни хрена не делает, романы читает. Через директора по докладной всё равно поменяешь, никуда не денешься.

— Все? Катись отсюда, босоножки застегни, а то упадешь, — Надежда поставила доску на место и продолжала выводить остатки по карточкам. К вечеру обнаружила недостачу не только духов пробников, но и мыла, зубного порошка, одеколона. Чувствовала себя ужасно, глаза слезились, спина болела, не заметила, как неожиданно Вера Борисовна спустилась в подвал. Ясно, эта блядь наверняка ее на весь магазин помоями облила.

— Надежда Ивановна, как дела? Вы что, заболели, вся бледная?

Надежда не выдержала, опустила голову на руки и разрыдалась:

— Не мое это место, смотрят с укором, будто что-то украла.

— Знаю, что ты никогда ничего не украдёшь, поэтому и назначила именно тебя на эту должность. Я тебе доверяю, как себе, и отвечать будем вместе, если не приведи господи, что случится.

— Уже случилось, недостачи везде, — и кладовщица ещё больше разрыдалась.

— Вдруг ты ошиблась? Давай посчитаем вдвоём.

— Я уже сто раз пересчитала.

— А я сто первый, можно? А акты где? Акты, Надя, на списание. Ты составляла?

— С нас Наумыч никогда никаких актов не требовал, если что случалось, сами докладывали. Я же не училась, таких тонкостей не знаю. Вера Борисовна, я за недостачу отработаю, только под суд не отдавайте.

— Надежда Ивановна, успокойтесь. Я давно хотела навести порядок в магазине, с вашего склада и начнём. Это моя вина, как-то не подумала, что этот участок работы для вас новый. Сейчас принесу нормативные справочники, во всём разберёмся. Только без слез.

Вскоре она вернулась с пачкой старых актов. У Надежды страшно болела голова, ныло сердце, но страха больше не было. Женщины так увлеклись работой, что не услышали настойчивый стук в дверь. Стучала Дора.

— Дорочка, ты очень спешишь, нам не поможешь?

— А что надо? — Дора нерешительно переступила порог.

— Дорочка, когда Наумыч увольнялся, мы полную инвентаризацию делали, помнишь? Ящики со списанным товаром куда тогда дели? Выбросили?

— Да вы что, кто ж такую красоту выбрасывает — флакончики хоть и пустые, а пахнут. К себе в подсобку их снесла. Водички налью, потом на тряпку и прилавки протираю, пахнут. Сейчас принесу.

Втроём они работали всю ночь, пересчитывали и проверяли коробки. К утру, наконец, вздохнули: вроде всё! Нет? Что еще? Надя, ты в чём-то сомневаешься?

— Не знаю, я уже ничего не соображаю.

— Зимние вещи тебе сдали на склад?

— Да так, кто принёс, кто нет, — еле слышно ответила Надежда. — Два пальто Лизка вернула, не продали, я их в карточку вписала обратно, они здесь в углу лежали, сложенные и завязанные. Есть только одно. Дора, может ты видела, с чёрным каракулевым воротником, такое, как Вера Борисовна купила себе к Новому году.

Дора побежала в зал, вдруг ошибается Надежда, а оно под прилавком где-то лежит, девчонки мерили и бросили... Чокнуться можно, это уже не мелочевка какая-нибудь, в кармане не унесёшь. Как Наумыч бегал, всё перепроверял, все ещё смеялись над ним. Дорка вернулась, только головой покачала.

— Девочки, никаких слёз, слава Богу никто не умер, и не такое переживали, выкрутимся. Свое пальто я еще не носила, так с ценниками дома и валяется. Утром за ним смотаюсь, пока никого не будет, пусть здесь на всякий случай полежит. И молчок — никому ни слова. Вычислим воровку, никуда не денется.

Сторож выпустил их через чёрный ход. Уже светало. День прибавился, а ночи все равно еще прохладные, зябко. Долго дожидались трамвая, понемногу остыли от волнений, успокоились. Надька все причитала: девочки, спасибо, что бы я без вас делала...

Несколько вечеров подряд они втайне оставались после работы, всё пересчитывая, пересматривая, недостача всё равно вышла, но небольшая. Надежда своим каллиграфическим почерком строчила акты, как Анка пулеметчица из кинофильма о Чапаеве. Она быстро разобралась во всех тонкостях, головка светлая, как уверяла Вера Борисовна. Да и дело не такое уж мудреное, если вникнуть. На складе за доску никто не смел больше зайти, она не разрешала даже на лестнице толпиться, только по одному. Таким цербером даже Наумыч не был. Всё только по инструкции. В магазине ее моментально нарекли — «инструкция», пытались надавить через Дорку: мол, образумила бы свою подругу, так гайки закрутила, не продохнуть.