Одержизнь - [4]

Давая понять, что разговор окончен, Жиль захлопывает дверцу электромобиля и щёлкает блокиратором. Канселье возвращается за руль, чувствуя себя несколько неловко. С собственными детьми в возрасте Жиля Бойера ему было куда проще общаться.

«А что дети? – думает Канселье, заводя двигатель. – Мои – обычные, домашние, спокойные, при отце и матери. Не сравнить с этим. Нет, зря я так про Ланглу. Мальчишка за него порвать готов, не учёл. А врагами нам с ним быть совсем нельзя…»

Он заглядывает в зеркало заднего вида. Бойер сидит, глядя перед собой, рот – прямая линия. В голубых глазах стынут льдом упрямство и тоска. Вот как теперь говорить с ним?

– Жиль, – окликает его Канселье, – я прошу прощения за свои слова. Мир?

Молчит. Замкнулся, закрылся, и ключа не найти. «Это пока не найти, – кивает сам себе Канселье. – Нет, Жиль, нам придётся ладить. Как бы тебе ни хотелось, чтобы я оставил тебя в покое».

Электромобиль продолжает свой путь к Ядру, погромыхивая помятым задним крылом. Канселье собственноручно выправлял его после того, как машина побывала в толпе во время беспорядков. Стекло пришлось менять, а вот жестяных деталей не нашлось. Зато они со старшим сыном приобрели ценные навыки в ремонте электромобиля.

«Сегодня – начальник полиции, а кем я буду завтра при новой власти – неизвестно, – рассудил тогда Канселье-старший. – А умения разные нужны».

Взметнув облако пыли, их обгоняет машина кого-то из богатых студентов: за рулём юнец, на заднем сиденье три девчонки, машут руками в открытые окна. Канселье провожает их взглядом и оглядывается на Жиля. Тот с безразличием смотрит на линию горизонта.

– Кажется, твои друзья, – пытается завязать разговор Канселье.

– Элитарии мне не друзья, – отрезает подросток.

– Суров! И как ты думаешь жить в Ядре, не общаясь с равными по происхождению?

– Если мне уготовано работать на людей, общаться я буду с теми, для кого стану работать.

– Пример Доминика Каро для тебя ничего не значит?

– Я не собираюсь вести в Ядро тех, кто дорог. Я сам к ним уйду.

Начальник полиции не может сдержать усмешку.

– Что? – настороженно спрашивает Жиль.

– Да ничего. Возраст у тебя замечательный. Всё в мире либо чёрное, либо белое.

– Либо я не хочу с вами разговаривать.

– Да чёрт с тобой, не разговаривай. Только дверь больше на ходу не открывай.

Остаток пути до Ядра Жиль спит, натянув на голову безразмерный свитер, а Канселье думает о своём. О том, что сын всё больше времени проводит со своей девушкой, а дочь всё кашляет и кашляет с самой зимы.

Ворота КПП открываются, охранник отдаёт честь, пропуская помятый электромобиль начальника полиции на территорию Ядра.

– Хоть за автомат подержись для приличия, раз документы не проверяешь, – шутит Канселье, опустив оконное стекло, и медленно ведёт машину по мостовой под аркой ворот.

Разбуженный мальчишка на заднем сиденье зевает, трёт глаза, озирается по сторонам. Провожает сонным взглядом особняк Каро на вершине холма у поворота к реке, по-детски вытягивает шею, пытаясь заглянуть через перила, когда машина въезжает на мост.

– Красивые цветы, – кивает в сторону роскошного сада Канселье. – Кто там живёт? Кажется, семья месье Сержери?

– Угу, – откликается Жиль. – Вероника брала луковицы тюльпанов у старенькой мадам Кристель. Вон тех, полосатых, с пушистыми краями.

Грядки с затейливо посаженными тюльпанами превращают садик перед домом в роскошный яркий ковёр. Голубые мускари напоминают маленькую реку, в которую глядит апрельское небо. Заметив, что Жиль засмотрелся на цветы, Канселье сбрасывает скорость.

– Не надо, – негромко говорит его пассажир. – Выглядит так, будто…

Он не договаривает, замолкает. Канселье пожимает плечами, и электромобиль сворачивает в сторону Оси. На подъезде к главному зданию города бушует цветущая форзиция, и дорога утопает в золотых облаках. Золото сменяет нежный розовый – сакура. Прищурившись, Канселье смотрит на высокие деревья, припоминая, сколько же лет самой старой сакуре – вон той, высоченной, стоящей отдельно.

– Теперь весь мир будет таким, да?

– Ну… с годами, думаю, да.

– Я выходил за пределы города, – говорит Жиль, всё так же глядя в сторону. – Несколько раз. И видел только травы. Высокие травы, можно заблудиться.

– Деревья тоже есть, – уверенно произносит Канселье. – Только маленькие ещё. Я недавно видел саженцы, они сейчас очень быстро растут. Быстрее обычных деревьев, которые сажают в парке. А в Третьем круге трава выросла даже на крышах. Видел?

Жиль сдержанно кивает. Канселье в очередной раз выворачивает руль, машина съезжает с главной улицы и метров через сто останавливается напротив увитой плющом ограды. Жиль подхватывает с сиденья связанную сестрой сумку-торбу и, толкнув дверцу плечом, быстро выскакивает на тротуар.

– Боится он меня, что ли? – бурчит под нос Канселье, выключает двигатель и следует за подопечным.

Подросток лихо перемахивает через полутораметровый забор, отпирает ворота, пачкая пальцы ржавчиной.

– Да я бы через калитку зашёл, – усмехается начальник полиции.

– Так ключа нет.

– А ты отмычкой.

В ответ Бойер бросает на него такой суровый взгляд, что Канселье чувствует себя неловко. Желание шутить с пацаном тут же пропадает, и мужчина молча следует за Жилем к виднеющемуся в глубине одетого юной листвой сада двухэтажному дому с огромными окнами от пола до потолка и односкатной крышей. Тропинка огибает дом семьи Бойер по часовой стрелке, открывая светло-серую стену из материала, имитирующего камень.