Одержимый Шон - [25]

В деревне пища была простой. Более того, ясно было, откуда она берется, если ты сам убиваешь дичь или смотришь на женщин, когда они пекут хлеб или варят овсяную кашу. Но здесь еда была необычной, она появлялась по волшебству и сама казалась волшебством. Мясные блюда были приготовлены совершенно не известным им способом и выглядели они не как мясо, поскольку были приправлены соусами и незнакомыми вещами. Хлеб был не хлеб; он имел… сладкий вкус, но не как мед. Здесь были замысловатые дворцы из… ? И фрукты, которые были не фрукты, а… ? И засахаренные розы? Пикантности и пряности, и кушанья, вкус которых был так тонок, что казалось, его и вовсе нет.

Между тем они пили вино, от которого некоторые стали прозрачными, другие розовыми, а третьи — бледно-лиловыми. И праздник казался естественным. Или правдоподобным. Вина они выпили столько, что Шон вдруг увидел, что хрустальные колонны тянутся глубоко под землю и достигают подвалов, полных льда, который почему-то не тает. Там сами собой резали ножи, зажигался огонь, все смешивалось, и появлялись кушанья, сами передвигавшиеся.

Это было настолько необычно, что он громко спросил, откуда, собственно, появляется еда. Придворные Крея окружали его и предлагали и то, и это, следя за тем, чтобы он попробовал все и проглотил каждый кусок. Они были восхищены его вопросом. Однако толком на него не ответили. «Крей — наш король», говорили они. «В Трясине Крея все предметы сами действуют» — «Но как?» — «С помощью нашего гения и гения Крея» Он видел по их улыбающимся лицам, что они, возможно, все скрывают, хотя одновременно казалось, что они хвастаются.

Очевидно, дух, который поселился в Шоне, был их тайной; отсюда видение магической пещеры со льдом и кухонных чудес. Было странно иметь такой случайный доступ к тайному знанию.

Тем не менее Дирн и Шон играли свои роли невинных посетителей и старались получить как можно больше сведений. За едой они обменивались многозначительными взглядами, но из осторожности не произносили ни слова.

После трапезы они осмотрели королевские покои. Их провели по многочисленным помещениям, а затем вверх по широким стеклянным ступеням винтовой лестницы.

Шон вновь заметил, что к их появлению подготовились. Все было тщательно прибрано. Помещения были с окнами в крыше и украшены живыми цветами, вплетенными в ленты. Была также ванна с натертым мраморным полом. Стены были гладкие и округлые и могли впитывать воду, которая по желанию текла из золотых труб. Холодный (и горячий) водопады обрушивались сверху и заливали пол водой.

Дирн и Шон не решались войти в воду, пока свита Крея сидела в стороне и смотрела на них — ведь они не были ни рыбаками, ни собаками. Придворные Крея тактично оставили их одних. И все же оба они недолго пробыли в теплом, источающим пар, потоке. Казалось, в стенах скрывались глаза — так и могло быть.

Шон направился к кровати, намереваясь заснуть, хотя, он был уверен, что ни он, ни Дирн не в состоянии быть начеку. Он уже не думал ни об опасности, ни о приветливости Трясины Крея. Последним туманным предчувствием его было то, что наутро одежда их исчезнет и для них снова по волшебству будет приготовлена новая одежда, не говоря уже о завтраке. Однако мысли о еще одном дне в Мертвом Углу и бесчисленных днях, которые могут последовать, слились в его голове с мечтами о смерти, и все это погрузилось в сон.

Ему снилось, что люди с горящими огненными шарами над плечами пришли к нему и, хихикая, наблюдают за ним. Возможно, так оно и было. Когда он проснулся, у него было неясное предчувствие или воспоминание, что он сам испытующе смотрел на толпу и пытался сделать значительное лицо. Это было смешно. Девочка в лесу, девочка, которая когда-то давно (всего лишь четыре дня и четыре ночи назад) предупредила его, была так же замаскирована, как и остальные. Он не мог ее узнать, даже если бы очень этого захотел.

В городе, лишенном смысла, он, вероятно, не мог надеяться встретить кого-нибудь во второй раз. Может быть, лица непрерывно изменялись, так же, как маски превращались в плоть. Ничто не откладывалось в его памяти. Они были племенем Крея, фантастической толпой, но не личностями.

За исключением черного мраморного ворона в розовом зале, в котором, собственно, и было сосредоточено волшебство, хотя он верил, что он существует, чтобы нагонять страх. Была ли у одержимости память, в которой запечатлелась статуя ворона?

— Шон! — произнес Дирн.

Шон поднял глаза и увидел Дирна: тот стоял, небрежно прислонившись к стене. Через некоторое время Шон заметил, что Дирн полным весом опирается на покалеченную ногу.

— Одна из дочерей Крея — ее волосы были цвета лент там наверху — подмешала что-то в мой кубок с вином. И боль покинула меня меньше чем через минуту. Пока я пил, она ускользнула к остальным. Они выглядят все одинаково, не так ли? Нереальны и все одинаковы в своей нереальности. Однако нога с тех пор оставила меня в покое. Хотя я все еще хромаю.

— Да, они волшебники, — сказал Шон.

— Или мы мертвы? Я думаю, что мертвые не чувствуют боли.

— Те трое, с которыми имели дело мои кулаки, чувствуют боль. И их расквашенные носы подтверждают это.