Одержимый Шон - [20]

— Почему бы и нет? Мне больше некого опасаться. И ты мне не брат, ты не должен страдать из-за меня.

— Брат! — простонал Шон. Его голос сорвался, чего не случалось уже много лет. Его собственная жестокость, выплеснувшаяся наружу, шокировала его. — У меня был друг, которого я считал своим братом, и который ничего не предпринял, зная, что я должен был умереть. У меня был брат, которого я считал своим врагом, а он меня освободил и, очевидно, был за это забит камнями. А ты-то? Нем в камине. Хоук на скалах.

Казавшийся невозмутимым Дирн вскочил, качнувшись, и бросился на Шона, обрушивая на него удары. Худая рука схватила Шона за горло, а другую он отвел назад, чтобы посильнее размахнуться для удара. Шон сделал выпад против этой руки, отбросил ее в сторону и сам нанес удар Дирну кулаком в ребра, которые от удара как-будто сдвинулись. Оба упали. По лицу Шона тускло растеклась кровь, из руки, сжимавшей его глотку. Выкатив глаза и ничего не соображая, он барахтался на Дирне. Рука Дирна скользнула по его плечу и крепко схватила за волосы так, что его шея выгнулась вверх, в то время как другая рука все еще сжимала горло. Три мысли пришли в голову Шону. Что они дерутся, как маленькие дети: безумно, неловко и зло. И что Дирн хотел его убить. И что он тоже хотел убить Дирна, так как нож Дирна лежал в его руке — он бессознательно выдернул его из-за пояса. Каким-то нечеловеческим усилием Шон отшвырнул нож. Затем он отклонился, отказавшись от сопротивления, в том же направлении, куда Дирн выгибал его шею.

Когда Шон полетел вниз, Дирн последовал за ним с яростным криком изумления, при этом его хватка ослабла. Твердые корни царапали Шону хребет, однако он едва замечал это, болтая руками и ногами, чтобы сбросить в папоротники Дирна.

Хватая ртом воздух, Шон вскочил, как только услыхал шум от падения Дирна. В долю секунды Шон вцепился в больную ногу своего противника мертвой хваткой.

— Сдавайся, — прошипел он, — или твоя старая рана станет новой!

Дирн лежал обессиленный.

— Я сдаюсь, волк, сдаюсь.

Шон отпустил его и плюхнулся, совершенно измотанный, на землю.

— Что ты там сказал про волков?

— А, они борются за лидерство, — менторским тоном ответил Дирн. — Если проигравший подставляет свое горло клыкам победителя, тот принимает унижение, и они снова становятся друзьями. Только за какое лидерство мы боролись?

Шон не мог на него смотреть. Он вспомнил о золотом волосе Дирне в свете пламени, о Дирне, к которому он тянулся, как к фонарю.

Одержимость делала не только высокомерным, как оказалось, она толкала к ненависти и убийству. Ну, хорошо. Но он должен найти другую цель, вместо Дирна.

— Ты дерешься как девочка, — сказал Шон тоном, которым он разговаривал с Лортом.

— А ты, — дружески сказал Дирн, — как собака, которую бросают в огонь.

Шон поднял голову и глянул Дирну в глаза.

— Почему мы идем на юг? — спросил он.

— Мы еще не идем. Сперва мы должны пересечь реку на востоке и поприветствовать трясину Крея, если мы ее пересечем.

— А почему бы и нет?

— Что ты хочешь этим сказать? — Я думаю — и ты тоже этим хвалился, — у нас нет никаких оснований избегать Крея или смерть, или что там еще есть по ту сторону реки. Он уже показал, на что он способен. Он разорил наши очаги и лишил нас родных. Сделал нас сумасшедшими. А способности… Они приходят, когда они нам нужны, не так ли?

— К тебе, Шон, они, кажется, приходят.

— К тебе тоже, ведь только воспоминания сбросили тебя с неба. Это то, что держит нас на земле. Но…

— Но?

— У них есть лошади с крыльями.

— Я говорил тебе, что мечтал об этом?

— Нет.

— Хорошо. Что дальше?

— Племя Крея после наступления темноты разъезжает по лесу. Они охотятся и ловят каждого, кто заблудится. Хорошо, пусть они нас заманивают. Пусть они нас найдут, если они того желают.

Глаза Дирна вытаращились от удивления. Глаза Шона тоже.

Кто-то другой говорил его ртом. Одержимость. Или какое-то безумие? Или внутренняя ярость, мучительное желание овладеть судьбой и потребовать расплаты за все лишения.

— Но я не хочу встречи с ним, мой дорогой Шон.

— Да ты послушай! Кто же ищет смерть? А мы сделаем это. Мы загоним этого кабана к нему в логово.

— Безумие.

— В трясину Крея, скача на их собственных конях. С прекрасной мертвой девочкой возле луки. Смерть будет подпрыгивать от страха.

— Пусть подпрыгивает. Что дальше?

— Отомстить, как сделал бы любой мужчина из деревни хижин. Отомстить за то, что он сотворил с нами, со всем, чего коснулся.

— Отомстить. Но как?

— Убить его.

— Кого убить? Смерть убить?

Они уставились друг на друга, испуганные взбудораженные, почти не веря в эту ерунду. Шон бессознательно сказал о мертвых, как о живых. Он еще не убил ни одного человека. Убить смерть было, очевидно, невозможно. Или…

— Послушай, — сказал Шон, — что-нибудь еще известно? Что позволило бы хоть что-то понять? В один момент мы стали одержимы духами, благодаря чему мы, как птицы, летали по небу. А потом мы ползали по земле и пытались друг друга задушить или заколоть. Мы потеряли все, что у нас было, только лишь из-за твари в образе человека с вороньей головой и его отродья. Есть в этом какой-нибудь смысл? И все же это произошло. В таком случае, вероятно, мы могли бы и смерть убить. Я не знаю. Но только… — в нем снова поднималась ярость. Он уставился на Дирна, скрипя зубами и сжимая кулаки, — … я намерен попытаться сделать это.