Одержимые злом - [7]

Мы невольно говорили шепотом, так как в этой части здания эхо повторяло каждое слово, и глухие голоса камней производили до крайности неприятное впечатление. У меня очень тонкий слух, и в тот момент, когда Гинтарас замолчал, я услышал осторожные мягкие шаги в той самой галерее, которую только что прошел.

- Он там! - сказал я поднимая руку и чувствуя, как мгновенно замерло сердце.

- Скорей! - закричали разом я, Гинтарас и звучные стены.

Стуча ботинками по истертым плитам, мы бросились ко входу в тоннель и мгновенно пробежали его, но всюду было пусто и тихо, только на башне над нашей головой скрипел и стонал заржавленный флюгер.

Когда я вернулся в уютную комнату Гула и уселся в мягкое удобное кресло, вся эта история начала постепенно утрачивать свои жуткие очертания, и мое поведение мне самому стало казаться смешным и нелепым. Испугаться следа чьей-то босой ноги! Как будто в монастырь не мог зайти какой-нибудь крестьянин или пастух, пожелавший укрыться от дождя или осмотреть заброшенное здание, в которое можно проникнуть через десятки входов и разбитые окна. Я и Гинтарас так кричали что непременно должны были напугать этого бедняка, который, вероятно, без оглядки бежит теперь под продувным дождем. Может быть, я увидел бы его в окно, если бы горизонт не закрывали большие деревья, росшие вокруг овального пруда с темно-зеленой водой. Этот угол запущенного и заброшенного парка под окнами Гула производил такое же мрачное, тоскливое впечатление, как и само здание. Вода застыла, умерла, и казалось, никакая буря не могла всколыхнуть гладкую поверхность искусственного озера, среди которого чернели две наполовину затонувшие лодки. В деревьях не чувствовалось жизни, не видно было веселого, радостного трепетания листьев и ветвей, слившихся в одну бесформенную тяжелую массу. На месте Гула я предпочел бы наглухо закрыть эти окна и целый день пользоваться электрическим светом, лишь бы не видеть угнетающей картины тления и разрушения. Вечер я провел в одиночестве, скучая над каким-то ученым трактатом о радиоактивных веществах. К ужину мы все снова собрались в монастырской столовой. Свет лампы, спускавшейся с потолка, падал на угол стола и на небольшую часть каменного пола - все остальное пространство оставалось во мраке: там шла своя жизнь, странная, чуждая и непонятная для нас.

Мои новые знакомые завели сначала ученый спор об источниках атомной энергии, в котором я ничего не понимал.

Но потом разговор перешел на более интересную для меня тему.

- Такая дождливая и темная ночь, как сегодня, очень удобна для этого проклятого Икса, - сказал Варт, оглядываясь в ту сторону, где смутно виднелся ряд глубоких оконных ниш. - Вы осмотрели двери, Циранкевич?

Капитан молча кивнул головой.

- Кто этот Икс? - спросил я.

Варт пожал плечами.

- Об этом я знаю не больше вашего, за исключением того, что встреча с этим человеком может иметь очень скверные последствия для него и для меня.

Я вопросительно посмотрел на Гула.

- Видите ли, - сказал профессор, - с некоторого времени наша лаборатория и заключенные в ней материалы представляют такую ценность, как если бы здесь хранилось все золото швейцарского банка. Радионит и, главное, искусство его приготовления в переводе на деньги означают миллиарды долларов. Собственно, нет, не может быть такой суммы, в какую возможно было бы оценить мое изобретение.

- Наше изобретение! - поправил Варт.

Я с трудом скрыл недоверчивую улыбку при взгляде на грязную скатерть, серые дешевые тарелки и блюдо с отбитым краем, которое стояло перед этими сказочными богачами.

- Не знаю, каким путем, - продолжал Гул, - кому-то, несмотря на всю нашу осторожность, удалось довольно точно ознакомиться со свойствами радионита. Месяца за два до вашего приезда, почти в тот самый день, когда производились первые опыты с радионитом, мы получили письмо...

- И довольно странным способом! - прервал Капсукас профессора. - Мы нашли конверт на этом столе, на том месте, где стоит ваш прибор.

- Вот это письмо, - сказал Циранкевич, протягивая мне вчетверо сложенный лист бумаги.

Развернув его, я увидел несколько строк, написанных твердым, размашистым почерком:

"Профессор Гул и его друзья извещаются, что они должны не позднее конца марта составить подробное описание приготовления радионита и положить рукопись сзади алтаря, в круглой часовне. В противном случае все они будут приговорены к смерти, и ни один из них не покинет этого монастыря".

Вместо подписи стояла большая буква X.

- Подобные же письма мы получали еще два раза, - продолжал Гул. - По некоторым причинам я считаю дело очень серьезным, и поэтому просил вас ехать в открытом автомобиле, чтобы вы не подвергались той опасности, которая угрожает только мне и моим товарищам.

Я хотел возразить профессору, что он, может быть, преувеличивает размеры опасности, но промолчал, вспомнив мелькнувшую между деревьями около дороги черную фигуру.

- Желал бы я встреться с этим негодяем, - задумчиво сказал Циранкевич.

- Ваше желание легко исполнить, - насмешливо ответил Варт, ловко бросая хлебный шарик в портрет старого монаха, который своими живучими глазами смотрел на нашу компанию из глубины рамы. - Пройдите сейчас по всем галереям, и, наверное, вы где-нибудь наткнетесь на почтенного Икса.