Одержимые - [8]

– Я не понимаю, – заторможенно сказал молодой полицейский, – кто же тогда убил ее родителей?

– Она сама, – ответил старый полицейский. – У Рины началось обострение, и она воплотила свою вторую личность, придумав себе маньяка, который якобы следит за ней. Когда ее родные заметили, что у девушки проявились симптомы, о которых давно предупреждали врачи, они собирались положить ее в клинику, под наблюдение. Чтобы никто не пострадал, особенно сама Рина. Но они не успели. Девушка убила их, уверенная в том, что это делал Рэй. Были свидетели, которые видели, как Рина убегает из дома с кровью одежде. И в автомастерской видели, как она дернула рычаг. Никто не видел никакого светловолосого парня рядом с ней. Никогда. И да, тот прохожий. Его тоже убила Рина.

– То есть, выходит, каждый раз, когда она убивала, она видела фигуры? И воображала себе, что все это делал тот парень?

– Именно так. Но никакого парня не было. Все это была она.

– Черт возьми, Гленн. Черт возьми! У меня мозги почти сломались. Я все еще не понимаю и половины этой истории.

– История, которую я поведал тебе – это то, как видела происходящее сама Рина. Плюс то, что мы нашли в ее истории болезни и истории наблюдений за ней. И еще то, что было в ее многочисленных дневниках. Вот, откуда я знаю все эти подробности, парень.

– Постой. Значит, она все же вела дневники и хотела стать писателем?

– Да, все это так и было. Писателем она, конечно, не стала, хоть и была достаточно не в себе для этого дела. Ты ведь знаешь, писатели, они все не от мира сего, – Уолтер закивал. – Но, в некотором роде, книгу она написала. И я пересказал тебе сюжет этой книги.

– Как же все запутано, Гленн, – сказал молодой полицейский. – Но как она могла похитить сама себя?

– Две личности боролись за одно тело. После убийства родителей девушка сама уехала за город, нашла брошенный дом, истязала себя и морила голодом. Точнее, это делал Рэй, ее вторая личность. Вражда за тело шла с переменным успехом. Параллельно этому Рина делала записи в тетради, представляя все так, словно ее похитили и держат в плену. Точнее, ей все именно так и казалось, понимаешь, Уолтер? Она дописала свою «книгу» и покончила с собой. Рэй убил Рину. У нее в тетради так и было записано: он задушил меня и уехал отсюда, искать себе новую жертву. Что-то в этом роде. Сначала она записала свое убийство, затем совершила самоубийство. И, умирая от удушья, она была уверена в том, что Рэй задушил ее.

– Но на самом деле никакого Рэя не существовало, – задумчиво повторил молодой полицейский. – В это трудно поверить. Это действительно произошло с тобой?

– Это действительно произошло, но не со мной, слава господу нашему милосердному, а в моей полицейской практике. Это была самая кровавая и психически нездоровая головоломка в истории работы нашего отдела. Ты не представляешь, как тяжело нам пришлось, когда мы разбирали это дело, раскладывали по полочкам каждый факт, отделяя реальность от вымысла. Нам порой и самим казалось, что мы сошли с ума.

– Поехали к Лайле, Гленн. Мне нужно выпить кофе.

– Поехали, парень, я тоже не откажусь.

– Знаешь, сегодня я позову ее на свидание, – признался молодой полицейский.

Старый полицейский ничего не ответил. Он хмыкнул и завел двигатель».

НЕ НАДО

Теплым осенним вечером в маленьком уютном сквере на выкрашенной в молочно-голубой цвет скамейке сидел мужчина средних лет и приятной наружности. Он читал книгу, думал и наслаждался. Наслаждался он многими вещами, помимо чтения, прекрасной для середины осени погодой и чистым, каким-то даже кристальным воздухом. Но об этом позже.

Был он брюнетом высокого роста с располагающей к себе улыбкой и таинственными глазами. Телосложение его терялось под одеждой, но нельзя сказать, что он был крепок или упитан. В общем, мужчина себе и мужчина – один из неприметных в толпе, который однако же при более близком рассмотрении становится приятен и симпатичен, несмотря на несколько отталкивающих черт внешности.

Кроме мужчины на скамье и детей на детской площадке в этот стремительно темнеющий вечер не было никого. Мужчине это было на руку. Он любил одиночество, как родного ребенка, если бы он у него был. Одиночество – страшно, он это понимал. Но одновременно это и дар невероятный. Дети не мешали мужчине читать. Потому что на самом деле чтение он забросил, едва среди ребятишек начались крики и громкая детская возня – то есть, практически сразу, как ребятишки появились на площадке и начали жестоко и беспощадно эксплуатировать каждый сантиметр каждой качели и аттракциона. Почему бы нет? Последние теплые дни. Вряд ли этой осенью выдастся еще один такой же погожий денек с ярко-голубым небом и одиноким разводом на нем, словно взяли и мокрой кистью провели по облаку. Мужчина любил детей и даже на них не разозлился за то, что они прервали его чтение. Пожалуй, ему и так надо было оторваться от путающихся строк и подумать о своем. Дети были лишь предлогом отвлечься.

«Так всегда бывает, – рассуждал про себя мужчина, слыша свой собственный голос, глубокий и гулкий, – сначала ты думаешь, что никого лучше уже не встретишь. А затем наступает день, когда ты приходишь в сквер, просто почитать, и видишь нечто новенькое. Это отметает все твои прежние мысли. Это помогает тебе забыться и вновь броситься в свой мучительно-сладкий омут… Омут ожидания события, к которому ты теперь всей душой стремишься».