Одержимые - [48]

— Я все думаю, не слишком ли в тебе много желания мучить других, — говорит Конни. — Ты ведь знаешь — я обожаю лыжи. И теперь, когда я начала работать, ты делаешь мне такое заманчивое предложение. Вот если бы ты сказал это вчера…

На ее лице погасла улыбка. Настроение у нее подавленное. Она ставит на столик рюмку и внимательно смотрит на мужа.

— Это неприятно, но я все чаще задумываюсь над тем, не совершила ли я ошибку, выходя за тебя замуж. Тогда, на Ниагаре, ты был совсем другим.

— Ты так считаешь? А не допускаешь ли ты мысли, что изменилась как раз ты?

— Нет. Это не так, darling. Я была готова ко многому. Я знала, что буду здесь одинока, приняла в расчет и это в нашем браке. Но не предвидела только твоего безразличия.

— Преувеличиваешь. Ты отдаешь себе отчет в том, что мне нельзя сбавить темп, если я не хочу выйти из игры. В науке такая же конкуренция, как и в бизнесе.

— Может быть, может быть, — отвечает Конни и закрывается в ванной.

Профессор зевает, снимает халат и ложится в постель. Перед сном он еще должен просмотреть последний номер «Ньюсуик».

Из брюссельского ресторана они вышли около полуночи. Моника, немного разморенная вином, прижалась к Рико и спросила:

— Мы должны вернуться в отель?

— Ничего мы не должны, — ответил тот. — Что ты предлагаешь? Прогулку? Ночной клуб?

— Дискотеку. Хочется побеситься.

— Отлично. Нет проблем. — Он приостановился у ярко освещенной витрины и вынул из кармана плаща красочный проспект «Неделя в Брюсселе». Быстро просмотрел адреса, одно из заведений находилось на той же улице.

— Кое-кому здесь везет, Моника. Пошли!

Полчаса спустя они уже прыгали в сумасшедшем ритме музыки и мигающих огнях. Эта синева, проклятая синева, напоминающая мертвенную бледность вспотевших лиц. Они должны изменить освещение и отказаться от этого цвета, — думает Рико, — и не только здесь, а во всех дискотеках мира. Люди — это глупцы, которые ничего не чувствуют и не способны одно связать с другим.

В перерыве он усаживает Монику у бара, что-то заказывает и, извинившись, уходит на минуту. Швейцар показывает ему, где находится телефон-автомат. У Рико в кармане множество монет. Он вкладывает их в отверстие одну за другой, много монет, даже слишком много. Затем набирает нужный код города и номер телефона. «Я здесь неплохо развлекаюсь, Зифф, жаль, что тебя нет с нами, — говорит он в трубку. — Завтра утром я подписываю контракт. Передай привет старику, будь здоров!»

Он возвращается в бар, где как раз в этот момент Моника улыбается лысоватому юнцу, отказываясь идти танцевать: «Предупреждаю, мой парень очень ревнивый…» Полуобняв ее, Рико ведет девушку на паркет.

В гостиницу они возвращаются под утро. А когда проснутся, будет уже полдень.

Сенатор Пирелли сидит на полу темной каморки, привалившись к стене. У него ужасно болят суставы связанных сзади рук. Он еще не в состоянии спокойно мыслить, шок еще не прошел. Единственное, что он помнит, — это как открыл дверь и неожиданно увидел перед собой дуло пистолета, выглядывавшее из-под белого халата. Он машинально попятился и в тот же момент провалился в темноту. А когда очнулся со страшной головной болью, то оказалось, что он лежит в темноте на полу. Не знает, где находится, никого не видел. Потихоньку передвигая ногами, сенатор нащупал стену, с большим трудом пододвинулся к ней и сел. Сейчас он находился в состоянии полулетаргии, потеряв ощущение реальности.

Руководитель группы «21» сидит перед включенным телевизором с надетыми наушниками. Из этой квартиры не может доноситься ни один звук. Пленник находится в идеальной, акустически изолированной камере, оттуда не будет слышен даже крик, если вдруг Пирелли слишком быстро придет в себя. Но бояться нечего. Парализующие инъекции будут действовать еще в течение суток. Первое, ничего еще не значащее сообщение об исчезновении сенатора было сделано по телевидению и радио около двенадцати. Никаких комментариев, беспокойства. Шеф группы мог с удовлетворением отметить, что это была исключительно чистая работа, проведенная с точностью до секунды.

Кора ехала к месту похищения в качестве доктора. После того как носилки внесли в «скорую» и она тронулась с места, девушка тут же превратилась в заботливую дочь. Как только они выехали из микрорайона, водитель немедленно выключил звуковой и световой сигналы «скорой помощи», которая теперь ехала так же медленно, как и другие двигающиеся в тумане автомобили. Подъехав к дому Коры, санитары осторожно вынесли хворого отца под аккомпанемент громких причитаний лжедочери, требующей, чтобы они несли его осторожно, поскольку это больной человек. Само собой разумеется, что причитания были предназначены для ушей любопытных соседей, которые могли оказаться поблизости.

Санитары вместе с водителем тотчас же уехали. Машину «скорой помощи» они поставили у главного подъезда больницы Святого Духа. Затем вошли внутрь, в уборной сняли медицинские халаты и спокойно покинули больницу в толпе множества снующих там людей. После этого все они поодиночке совершили небольшое путешествие на электричке, чтобы снова всем вместе встретиться на деревенской ферме, где хозяйничал одинокий старик, доводившийся дедом одному из санитаров. Их роль в этой операции была закончена. Теперь им оставалось только ждать инструкций, которые могли поступить не раньше, чем через несколько месяцев.