Одержимость - [3]

Но сегодня Кори не хотелось играть в эти игры. И Эдвине тоже. Беспокойство матери терзало душу, обе они прекрасно знали истинные стремления Кори, ничего общего с доводами против отъезда не имеющие; да, Кори действительно рождена не для серой деревенской жизни, среди угрюмых, чертовски скучных людей.

Кори взяла мать за руку, поцеловала когда-то красивое, а сейчас обрюзгшее серое лицо. В глазах ее уже нет былого блеска, но сохранилась все та же мягкость, с коей двадцать шесть лет мать встречает взгляды дочери.

— У тебя усталый вид, — прервала молчание Кори.

Эдвина сжала руку дочери. Как страстно хотелось ей воскликнуть: уезжай, перестань губить молодость рядом с умирающей матерью, которая едва ли доживет до пятидесяти. А Кори тогда уже перевалит за тридцать, но вряд ли найдутся слова, чтобы убедить упрямую дочь. Они слишком любят друг друга, и Эдвина в очередной раз кляла свою болезнь, разрушавшую жизнь обеих.

Они поговорили про Полу, про ее остроумные шутки, потом, не желая слушать наставлений о том, что ей не следует взваливать на себя болезнь матери и тащить весь этот груз несчастья, Кори поспешила в маленькую кухоньку приготовить горячее питье на ночь.

Она налила в кастрюльку молока, вытерла стол, вынула две кружки. Скоро останется только одна, и Кори не знала, переживет ли… Пять лет назад у Эдвины обнаружили рак груди, пять ужасных лет. Ей удалили опухоль, и казалось, теперь с ней все в порядке, она здорова. Но передышка длилась всего два года, Эдвина расцвела, от нее веяло свежестью. Они строили такие грандиозные планы, но рецидив перечеркнул все мечты — и теперь Эдвина может уйти и через пять дней, и через пять месяцев, и через пять лет.

Между делом Кори в который уже раз подумала — насколько проще и легче было бы и ей, и Эдвине, если бы ее устраивало обыкновенное женское счастье: муж, ребенок, неполный рабочий день, обычная безопасная, до мелочей расписанная жизнь. Эдвина скакала бы от счастья, если бы дочь вышла замуж, — девочка пристроена и не пропадет одна. Кори, конечно, кое-кто нравился из тех, с кем она когда-то ходила в школу, но, как ни старалась, девушка не могла представить себя замужем ни за кем из них. Даже за Бобом, единственным школьным дружком, женатым ныне на Морин Дэннис. Она считала себя влюбленной в него до тех самых пор, пока он не изменил ей с Морин. А Кори-то надеялась утолить с ним свою чертовски жгучую жажду жизни! Даже примеряла его на роль избавителя — наконец-то ей встретился тот, кто способен помочь угомониться. Кори, наверное, согласилась бы, сделай он предложение. Но он встретил Морин и заделал ей ребенка.

Правда, сейчас, если бы не болезнь Эдвины, ей стоило бы благодарить Морин Дэннис за оказанную услугу: мужчина, выросший в Эмберсайде и считавший развлечением танцульки по субботам, редкие поездки в Ипсвич поболеть за свою команду, — не для нее, как и работа в магазине матери, что на деревенской площади, как и игра в бинго по вечерам. Кори жила мечтами о яркой, бурной, напряженной жизни женщин, сделавших карьеру, о коих она читала в журналах. Ее устроила бы работа на телевидении: разъезжать по миру, снимать художественные или документальные фильмы или просто новости. Пожалуй, это предел ее желаний. Свободным временем она распоряжалась бы примерно так же, как дети владельцев больших домов, выстроенных в живописных уголках на подъезде к деревне. Они приезжали в выходные и устраивали вечеринки, в то время как родители их нежились где-нибудь на курортах. Нынешним летом Кори все глаза проглядела, наблюдая из окна магазина, и однажды так увлеклась, что, наряжая манекены, все пуговицы застегнула неправильно — засунула их не в те петли. Она смотрела сквозь слезы разочарования, как мимо окон в машинах с открытым верхом проносятся юноши и девушки с развевающимися волосами из другой жизни, до нее долетали незнакомая музыка, незнакомый смех. Кори не обращала внимания на слезы. Обитатели больших домов редко общались с деревенскими, разве что изредка заскакивали в паб или в бакалею. Никто из них никогда не заходил к ним в магазин. Может, они вообще его не замечали: все выставленное — такое скучное и мрачное по сравнению с их яркими нарядами. Кори представляла себе их возвращение в Лондон воскресным вечером — снова развлечения богатых. А утром их ждала напряженная, престижная работа. Как она мечтала поехать с ними, быть одной из них!

— Кстати, — Эдвина взяла принесенный Кори горячий шоколад, — я знаю, вы с Полой любите меня разыгрывать, но скажи, ты и впрямь намерена дать брачное объявление?

Кори, ворошившая угли в камине, медленно повернулась и насмешливо взглянула на мать, прикинувшись удивленной и смущенной одновременно.

— Ну что тебе сказать, я собиралась дать объявление на норманнском диалекте и предложить уроки французского. Думаешь, не получится?

— Да не в том дело, дорогая, ты же просто не говоришь по-французски.

— Вряд ли речь идет о том, чтобы говорить. — В голосе Кори слышалось полнейшее простодушие.

— В Эмберсайде это как раз то, что нужно, — засмеялась Эдвина. — Ну а теперь включай телевизор, посмотрим какой-нибудь ночной фильм.