Одень свою семью в вельвет и коттон - [46]

Когда мы нашли нашу старую квартиру, у меня было такое же выражение, но на этот раз я не мог его поддержать, хотя всячески старался разделить его энтузиазм: «Смотри-ка, перерезанная проволока!» – но это звучало неубедительно. Так говорит человек, идущий на компромисс и пытающийся это скрыть. Место было не такое уж страшное. Комнаты были большие и светлые, и против расположения возразить было нечего. Просто оно меня как-то не впечатлило.

«Может быть, ты путаешь любовь с жалостью», – сказал я ему, а он мне на это ответил: «Если ты и впрямь так считаешь, мне искренне жаль тебя».

Старушка почуяла недостаток энтузиазма с моей стороны и тут же приписала его отсутствию воображения. «Некоторые люди не видят дальше своего носа», – вздохнула она. «Минуточку, – начал я – и сказал невероятную глупость: – я обладаю даром предвидения».

Она вытащила из сумочки телефон и предложила: «Докажите. Владелец получил уже три предложения и не собирается ждать вечно».

Если найти квартиру все равно что влюбиться, то купить ее все равно что сделать предложение во время первого свидания и пообещать не видеть друг друга до самой свадьбы. Мы назвали свою цену, и когда она была принята, я сделал вид, что счастлив так же, как Хью и старушка, подружка невесты. Мы встретились с банкиром и юристом, к которому надо было обращаться мэтр Ла Брюс. Я надеялся, что кто-нибудь из них прекратит это – откажут нам в ссуде, откопают какой-нибудь кодицил, – но все двигалось по расписанию. Наш мэтр провел подписание документов, а на следующий день появились подрядчики. Начались ремонтные работы, а я все еще просматривал каталоги недвижимости, надеясь выбрать что-нибудь получше. Меня беспокоило, что мы выбрали не только неправильную квартиру, но и неправильный район, неправильный город, неправильную страну. «Обычное раскаяние покупателя, – сказала старушка, – но вы не волнуйтесь, это вполне естественно». Естественно. Странно было услышать это слово из уст восьмидесятилетки с лицом без единой морщинки и волосами цвета американских школьных автобусов.

Через три месяца после переезда мы поехали в Амстердам, город, о котором так часто говорят: «Там протащишься, как нигде». Я представлял себе залитые неоновым светом мосты и каналы с ширкой, но Амстердам оказался больше похож на картины Брейгеля, чем на комикс. Нам понравились узкие кирпичные здания и шелест велосипедных шин на опавших листьях. Окна гостиницы выходили на Херенграхт, и, заселившись, я подумал, что мы совершили ужасную ошибку. С какой стати мы поселились в Париже, не изучив всех возможностей Амстердама? О чем только мы думали?

В первый же день мы отправились на прогулку и наткнулись на дом Анны Франк, что было для нас неожиданностью. Раньше мне казалось, что она жила в какой-то дыре, а на самом деле оказалось, что в очень красивом здании XVII века прямо над каналом. Тенистая улица, недалеко от магазинов и городского транспорта в смысле расположения место превосходное. За долгие месяцы поисков квартиры я стал смотреть на вещи под определенным углом, и когда увидел толпу перед входом, мне и в голову не пришло, что это очередь за билетами. Я сразу решил, что это день открытых дверей перед продажей дома.

Мы вошли в чуланчик за знаменитым книжным шкафом, и, как только я пересек порог, тут же почувствовал то, что старушка называла «ударом молнии»: абсолютную уверенность, что эта квартира – для меня, что она будет моей. Все здание нам было ни к чему, да и дорого, но квартира, где жила семья Анны Франк, была как раз подходящего размера и просто очаровательна. Об этом никто не упоминает – в спектаклях и фильмах ее всегда показывают облезлой и старомодной. Стоит распахнуть занавески, и первые слова, которые приходят на ум, – это не «Я все-таки верю, что все люди в душе хорошие», а «Кого надо укокошить, чтобы получить эту квартиру?» Конечно, я бы внес кое-какие изменения, но я видел, что в целом это то, что надо, особенно без мебели и всяких вещей, из-за которых любая комната всегда кажется меньше.

Хью задержался посмотреть на снимки кинозвезд, висящие на стене в спальне Анны Франк – на стене, которую я лично вообще снес бы, – а я рванул в ванную, а потом – в туалет с дельфтским унитазом, напоминавшим большую супницу. Затем – наверх, в кухню с двумя окнами, служившую одновременно и столовой. Я бы убрал столешницу и, конечно, поменял бы трубы. Но в первую очередь я бы выбросил печку и восстановил очаг. Я словно услышал слова старушки: «Это – основной акцент всего оформления». Сначала я решил, что мой кабинет будет в комнате рядом с кухней, но потом увидел чердак с чудесными мансардными окнами, и комната рядом с кухней тут же превратилась в уголок для отдыха.

Теперь – снова вниз, еще раз взглянуть на унитаз, потом – опять наверх, получше приглядеться к столешнице, которую, по зрелом размышлении, я решил оставить. А может, и нет. Люди входили и выходили, толпились на лестнице, не закрывали рта, так что сосредоточиться было трудно. Женщина в фуфайке с надписью «Диснейленд» стояла в дверях и снимала мою раковину, и я нарочно пихнул ее, чтобы снимки вышли смазанные и непривлекательные. «Осторожнее!» – воскликнула она.