Очищение молитвой - [14]

С такими мыслями в голове Фёдор и дошагал до Храма, на площади перед которым уже собралась толпа прихожан, занятая молитвой о даровании доброй службы, а то и просто тихо беседующей между собой, собравшись группами. Поздоровавшись с населением, Фёдор с Политычем прошли в Храм, где и столкнулись с Геной, алтарником.

— Фёдор Иванович, Степан Ипполитович, вот радость-то! Храни вас Господи! — запричитал закатывая глаза Гена, парень лет двадцати с виду.

— Бог в помощь, Геннадий, привет! — поклонился алтарнику Фёдор. — Отче свободен, не знаешь?

— Был в ризнице, позвать?

— Ну если свободен Отче — зови!

— Я щас, Фёдор Иванович! — ответил Гена и спорым шагом двинулся к алтарному входу.

Пока ждали выйдет ли отец Паисий, Фёдор поклонился всем чтимым образам, поцеловал святыни и тихонько встал перед иконостасом.

Молиться Фёдор не умел. К тому же — ленился. Хотя Отец Паисий и наставлял его, как мог, на работу Господу, всё же, грех лени этой побороть Фёдор по сию пору не смог. Нет — верить-то Фёдор, конечно, верил — но как и во что? Понятно, что здраво обозревая происходящее, Фёдор понимал, что в дело вступили, безусловно, некие мощные, прежде потаённые силы, но, опять же — какие? Известные всем — на одной стороне Бог, и Сатана, будь проклят — напротив, а может, какие другие, неизвестные? Фёдор верил в Бога, видел действенность уставных ритуалов на нежить и бесов, но в отличии от последних, Господь себя никак не проявлял. Или проявлял, а Фёдор, по скудости веры не смог разобраться? Тут Федю терзали сомнения. А молитвы уставные Фёдор не учил. Знал основные, конечно, как без них «лешему». Но особые, на разные обстояния, не учил, успокаивая себя тем, что мол, у него другая работа, всё больше физическая, а не духовная. О чём и делился на исповеди — для каждого селянина раз в неделю обязательной в текущих обстоятельствах, как установил Отец Паисий. Поэтому молился Фёдор всегда своими словами, и больше просил не за себя, а за родных.

* * *

Совсем по-другому подходил к духовным вопросам Политыч. Будучи стариком обстоятельным, обратившись и уверовав крепко сразу, как Началось, Политыч наизусть практически знал весь круг Богослужений, и в деле не раз метко изгонял верными молитвами и стихирами вкрай распоясавшуюся нечисть, а не только пулей. Как раз на иную-то мерзость пуля была бессильна, а вот молитва и образ в рыло — действовали безотказно. Не говоря уж о Святой Воде, которая, как сами видите, и бесов напрочь валила. Не раз и не два Политыча звали участвовать и в службах по праздникам или когда кто из клира по каким обстоятельствам не мог приступить. Клир Политыча уважал и любил, и сам Отец Паисий уже не раз выводил разговор с ним на тему о рукоположении. Политыч же пока не соглашался — отговаривался тем, что не достоин, и что кесарю — кесарево, и его работа в поле — он снайпер, а в группе — духовный признанный авторитет, и лесным без него — туго придётся. Но это только часть правды, а другая — в том, что Политыч очень любил лес. Поэтому старик так радовался всегда плановым лесным рейдам, принимал живое участие в подготовке, планировании, а в самом лесу был просто незаменимым человеком. Именно Политыч, и никто другой, учил всех членов группы Фёдора лесному делу. По этим вопросам он был живой энциклопедией. Безошибочно ориентируясь без приборов своим природным чутьём, Степан Политыч проводил лесных топями, болотами, по кратчайшему маршруту, чуял зверя, нежить, бесов, обустраивал ночлеги, и конечно, добывал лесное пропитание. А всё потому, что Политыч-то был наследственным лесником. И прадед его был лесником, и дед, и отец — Царство им всем Небесное. Потому знал все окрестные леса как «Отче Наш», а те что не знал — понимал, и одно только это уже облегчало нелёгкие задачи, ставимые лесным общиной.

До того, как Началось, Политыч жил в лесхозе. Это за пять километров от границы Села — в лесу. Была семья у Политыча — дочка Нина, та работала в магазине в Твери, ездила туда-обратно каждый день, сын Витя — взрослый уже, под сорок — помогал отцу в лесхозе, жена Марина Ивановна — больная была по ногам. Скрытая — то мобилизация началась ещё до войны — сына сразу забрали. Приехали двое ментов и трое солдат на «газоне», дали 20 минут на сборы и увезли. Больше его Политыч не видел и ничего о нём не слышал. Политыч был в лесу, когда его забирали — так и не попрощались…. Нина не вернулась домой из Твери, в первый день, как Началось. Кто вырвался из города и осел в Селе, рассказывали ужасы о том, что в Твери тогда творилось. Наверное, сожрали Нину… Как началось, ведь не по телевизору, ни по радио никто не освящал, что происходило в стране в действительности. Да и не понимал сути никто тогда. Говорили — «беспорядки», а потом и телек погас. Что реально происходит Политычу стало ясно тогда, когда к нему в хату стали долбиться ходуны с ближайшего погоста — да и то не сразу. Пытался их Политыч через дверь увещевать, также и угрожал пострелять всех к такой-то матери, если будут продолжать ломиться. Не помогло, конечно. Политыч перенёс жену в дальний угол, зарядил ей «сайгу». Стрелять-то Марина Ивановна умела — жена лесника! Прикрывшись столом, разложил боезапас, тесак, топорик плотницкий. Хорошо ещё, что поначалу ходуны совсем тупые были, ну а другая нежить тогда вообще ещё не являла себя. Сначала разбили как-то окно… Потом все в него и попёрли. Старики лупили по ним в упор, перезаряжали — опять лупили. Без проку практически — это потом уже появился горький опыт — рубить ходуну ноги и башку или стрелять в неё. И то не всегда выручало. А тогда… Боезапас, отложенный Политычем кончился и старик схватился с непрошенными гостями с того света в топоры. Пока отбивался, как мог, жену пожрали… Непонятно как, с одним топором, залитый кровью, гноем и мозгами, Политыч прорвался сначала на мост, а оттуда в сарай. Повезло ему и в том, что ходуны не представляли тогда, что двери открываются… Как-то завёл свой Урал. В люльке Сайга и два рожка нашлись. Схватил косу с сельника, обломал черенок. Как открыл ворота, как летел до Кушалина — Политыч не рассказывал. А только в Кушалино была своя музыка — но мужики уже сообразили что к чему и действуя лопатами, косами, топорами отбивались у Церкви. Как уж прорвался Политыч к людям — одному Богу известно, а только первым делом в Церкви под образа на колени повалился….