Очевидное убийство - [49]

— Дина нормально говорила? Тебе не показалось, что она… ну… она не запиналась, ничего такого?

— Нет, только очень напряженная была… а говорила нормально. Что я, людей под кайфом никогда не слышал? Ничего похожего.

— Ладно, проехали, нормально, значит, нормально. И ты не понимаешь, о чем речь.

— Нет…

Вы не поверите, но милый мальчик глядел на меня с нескрываемой надеждой.

Сразу анекдот вспомнился. В тему. Некий мэн встречает приятеля, который за щеку держится и вообще с лица несколько бледен. «Чего к зубному не идешь? — Да был уже. — Ну, и что? — Говорит, вылечил. — Так болит ведь, я же вижу! — Ну… он сказал, что вылечил, теперь ответственность на нем…»

М-да… До анекдотов ли тебе, Маргарита свет Львовна? Вернись-ка к «объекту» и все подробненько выясни, ага? Ага.

— Во сколько это было? Ну, во сколько она позвонила?

— Поздно уже, после двенадцати. Наверное, около часу ночи.

— Во сколько?! — я едва не свалилась со скамейки.

— Ну, после двенадцати точно, а… Понимаете, я заснул уже… По-моему, уже около часу было. У нас магазинчик во дворе, до двенадцати работает, они после закрытия еще чего-то грузят и гремят. Когда полчаса, когда больше. А когда Дина позвонила, уже тихо было.

Чудеса! К часу ночи Дине было уже совсем не до звонков. Она что, разговаривала в бессознательном состоянии? И Вадик не заметил, что любимая не в себе? Ну, знаете ли! После атропинсодержащих препаратов язык заплетается так, что разобрать произносимое почти невозможно. Ничего не понимаю!..

Или понимаю?

— Я… Может быть, это я виноват… Я ведь наврал в прошлый раз, я испугался сильно… вообще-то я должен был как раз принести ему деньги… последние…

— В тот день, когда его убили?

— Ну да… Я испугался, что… ну… мало ли… знаете, как у нас цепляются…

Как цепляются — знаю, а вот с чего же это ты, милый мальчик, опять вдруг на «вы» заговорил…

— Дина знала, что ты должен к нему прийти?

— Да.

Мне показалось, что он сейчас разрыдается. Только этого не хватало! Нет уж! Командный тон и никаких истерик! Кстати, нередко помогает.

— И что?

— А я… ну, я был… в другом месте… Но я не… Понимаете, у меня деньги пропали, но я… я нашел для него… вот… — Вадик вытащил из кармана нечто, очень напоминавшее сильно потертую оберточную бумагу, сложенную до размера покетбука, — он ведь по картам загонялся, а эта редкая, правда…

Про любовь покойного к картам городов я уже слышала. И неоднократно. А «оберточная бумага» вполне могла оказаться каким-нибудь коллекционным экземпляром, почему нет?

— И в каком же это другом месте ты изволил быть, а? Странно как-то — тебя кредитор ждет, а ты гуляешь где-то… Где, интересно знать?

Молчал он долго. Неужели можно забыть, где ты был, когда неизвестный благодетель убрал твоего… в общем, того, кого убрал. И вот, наконец, он «вспомнил»:

— Ну, на пляже… то есть, на набережной. Жарко было. Да, на набережной.

Не нужно было быть ясновидцем, не нужно было ни магического кристалла, ни даже хрустального шарика, чтобы понять — врет юноша, врет не хуже кандидата на предвыборной встрече с избирателями.

— На набережной, говоришь. Жарко, говоришь, было…

— Да, на набережной.

— Так ведь дождик в тот день как раз случился, или запамятовал? Да даже если бы и не дождик. Не умеешь ты еще врать. Не был ты ни на просто набережной, ни на пляже, хоть десять свидетелей приведи.

Если раньше поза Вадика напоминала вопросительный знак, то теперь он превратился в микеланджеловского «Скрюченного мальчика». Никогда бы не подумала, что на обычной дворовой скамейке можно усесться в таком положении. Да уж, жизнь прижмет, и не так еще скрючишься…

И вот эта амеба воткнула нож в спину Челышова? Невероятно!

— И… что ж сразу так и не сказал? Что на набережной был. А то — «в другом месте».

— На набережной я был, — упрямо повторил Вадик.

— Свидание, что ли?

— Вот еще! — возмутился он. И между прочим, совершенно искренне, ручаюсь. Значит, не свидание. Оч-чень интересно.

— Что, просто вдоль по набережной гулял? И где же?

— Ну… на второй очереди… — не мгновенно, но и не задумываясь, ответил Вадик.

— Замечательно. А где же ты машину там поставить ухитрился? — спросила я на чистом наитии, потому что уже просто не знала, о чем еще спрашивать.

— Я без машины был, — голос и выражение лица его демонстрировали полное изумление. — Она в гараже третью неделю, — он немного подумал, что-то подсчитывая. — А может, и четвертую… Нет, третью.

— А в чем дело-то?

— Да колодки менять надо, а с деньгами никак…

Явное облегчение, сквозившее в его голосе, неоспоримо свидетельствовало: я ухитрилась проскочить какое-то «опасное место». Беседа о машине его не волновала совершенно. А от вопроса, где он был, когда обещал быть у Челышова, он вздрагивал не хуже гальваниевских лягушек.

Вторая очередь набережной… И как он сказал — «деньги пропали»?

Я велела Вадику приклеиться к тому месту, где он находится, и под страхом жестокой смерти не пытаться куда-нибудь сдвинуться — из-под земли достану.

Домой я влетела со скоростью дьявола, за которым гонится цистерна со святой водой. Телефон работал. Ильин — о счастье! — был на месте.

— Никитушка, солнышко, лапушка, надо сделать одно дело, которое я сделать не могу. Физически.