Очевидцы бессмертия - [18]

Я искал глазами вход в башню и не мог найти, ничего не видел, кроме свисающих в высоте языков-балконов. Старец указал мне рукой на ямы посреди двора, похожие на колодцы, в которые спускались и исчезали там зверо-люди.

Мы приблизились к этим колодцам. Из них поднимался дым, и тучей роилось множество огромных чёрных мух. Я пытался удержать рукой Старца, но он сказал, что мы туда не пойдём, нам надо сразу и мгновенно взойти на верх башни.

В одно мгновенье мы оказались на вершине башни. Как мы там очутились – не помню, знаю только, что мы поднимались не изнутри, и что Старец всё время крепко держал меня за руку.

Первое, что я обнаружил на самом верху башни – был исполинской величины истукан. Он стоял не на постаменте, а по колено в человеческих костях. В правой руке он держал огромный меч, а левой высоко поднимал за волосы отрезанную человеческую голову в крови. На нём не было никаких одежд, и только чресла повязаны красноголовым змеем. Он образовывал узел на чреве, один конец с головой был перекинут через правое плечо и обвивал шею истукана, прилипаясь головой к уху, а другой конец, переброшенный через левое плечо, опускался по спине вниз, как хвост.

Но самое чудовищное и омерзительное – было выражение личины истукана, полное торжества и неутолимой жадности. Пасть широко раскрыта, словно он хотел поглотить всё окружающее. Голову истукана увенчивали два рога, и у каждого рога на лбу было по звезде. Но звёзды эти светили не одинаково. Одна струила слепящий луч, уходивший в бескрайнюю даль, а другая тлела каким-то тусклым болотным огнём.

В воздухе над истуканом кружились стаи гадостных птиц. Я никогда не видел таких мерзких тварей. Они не складывали крылья, садясь, как делают все птицы, а волочили их по земле. Клювы железные, широкие и длинные. А когда они раскрывали клювы, там виднелись острые зубы. Эти зверо-птицы с жуткими криками прилетали на крышу башни, принося в клювах куски от человеческих трупов, и груди их были залиты алой кровью. Глаза у них навыкате, как привязанные яблоки, и горели красным огнём. Птицы серые, с чёрными плечами, но вместо перьев на них щетина, как на свиньях.

Старец показал мне на сосуд, стоявший перед истуканом на треножнике. Сосуд был похож на большой котёл и полон нечисти и мерзости от человеческих трупов. На этот котёл садились зверо-птицы, и я подумал, что они пьют оттуда мерзость, но потом заметил совершенно обратное: они блевали в котёл, изры-гая из себя нечисть, кровь и внутренности трупов. Проделывая это, они поднимали страшный рёв и рычание, из их пастей струился пар и смрад, а щетина поднималась дыбом.

Где-то внизу был слышен шум, крики и стоны, но я боялся подойти к краю башни, ибо она качалась, как дерево на ветру. Я судорожно ухватился за Старца и молил увести меня вниз, но нигде не обнаруживал выхода с крыши. Ужасные зверо-птицы совершенно не замечали нас, не пугались нашего присутствия, мы были для них невидимы. Я спросил Старца: «Как нам уйти отсюда, если я не вижу ни двери, ни лестницы?»

Старец вынул свой меч и ударил им по треножнику. Котёл с мерзостью опрокинулся и рухнул к ногам истукана. Мерзость вспыхнула ярким пламенем, истукан загорелся, а на том месте, где стоял треножник, – открылся вход в башню.

ГЛАВА 4

Двуликие зверо-люди. – Бойня. – Встреча в лазарете с умершей женщиной. – Вертеп в подземелье. – Идолы козла и чёрного кота.

Мы спустились по чёрной мгле лестницы и очутились в огромном зале.

Зал был без окон и освещался факелами. Там было много двуликих зверо-человеков. Таких ужасных существ во дворе башни я не встречал. Головы их имели два лика. Передний был человеческим, а тыльный – звериным. И ходили они одинаково свободно вперёд и назад. Когда шли вперёд, поступь их была . людская, а когда пятились назад, шагали косолапо, как звери. В полумраке отблесков факелов я заметил летающих над головами и ползающих по зверо-человекам гадких насекомых. Они роями наполняли весь вертеп. Насекомые были подобны паукам, скорпионам, змейкам и червям, но летали и жужжали, как осы. Я отмахивался от них с омерзением, боясь, что они нападут и загрызут, но Старец сказал, что они меня не тронут, они принадлежат только зверо-человекам.

Головы зверо-человеков из этого зала были двойные. Два лика, человеческий и звериный, были как бы склеены, и виден был рубец или трещина. Из этой трещины не то торчала вата, не то сочился гной. Множество насекомых ползали по этой трещине, как пчёлы по летнику. Они роились над головой, вползали в трещины и выползали из них.

Зал был загромождён перегородками и стенами. За перегородками сидели и сновали зверо-человеки, что-то писали, как в канцелярии, чертили на ободранных сырых кожах, играли со злобным азартом в карты и другие игры, жрали, как звери, сырое мясо и пили кровь. Причём жрали звериные лики, человеческие же были обращены к круглым столам с картами, горами денег и кругами рулеток, а руки они протягивали за спину и подавали звериной своей пасти куски мяса.

Страшно было наблюдать со стороны двойную игру их личин. На обращённых друг к другу человеческих ликах были улыбки или непроницаемое спокойствие, а звериные хари они прятали друг от друга, и на них была написана злоба, жажда мести, бешенство и алчность. Часто человеческие их лики были неподвижны, как гипсовые маски с мёртвых, а тыльные звериные облики содрогались и корчились лютой ненавистью. Когда гадкие насекомые улетали с голов зверо-человеков, из трещин протягивались тонкие паутины, и сама эта паутина всё гуще и гуще оплетала перегородки тех клеток, в которых сидели зверо-человеки. И они становились похожи на пауков, сидящих в центре дрожащей дымчатой паутины…