Очерки - [45]

Теперь посмотрим, что из всех этих опытов вышло. Взяв зверя близко, под плотный надзор в свои руки, ученые могут сказать, как сделать, чтоб соболь плодился, как сделать, чтоб шерсть была лучше, темнее, светлее, гуще, с серебряным кончиком или наглухо черная, с синим отливом…

ЗВЕРИ-НОВОСЕЛЫ

Когда вы встретите зверовода из любого звериного совхоза, то знайте: это самый занятой человек из всех звериных работников. Вечно в голове у него заботы о пушистых питомцах: тот заскучал, тот заболел, тут мальчата лапы себе поломали, две лисы объелись, а там куница в срок не линяет. Хлопот, забот, тревоги полна голова.

Да и в самом деле: своих детей народить да вынянчить легче, чем навалить на себя всех этих хищных писклят. Стража стоит вокруг совхозов, угрюмые стрелки озабоченно ходят вдоль загородок. Лучшую пищу достают, проверяют, перестраивают клетки, выписывают в больницу лучшие лекарства, заводят ртутно-кварцевые лампы, чтоб заменить нехватку солнца ослабевшим рахитикам. Хлопот, возни, беспокойства!

Да уж так ли это надо?

Довольно, кажется, про этих зверей известно: про лису, про соболя, про куницу. Не проще ли подыскать им подходящее место, вольное, широкое — лес какой-нибудь, мало ли их у нас? Пусть бы там все само росло, что этим зверям для жизни надо. Найти бы такие лесные делянки, выбить там всех волков-хищников и напустить дорогих зверей. А потом уж только смотреть, чтоб не забрел вороватый охотник, не развелся б там волк, не поджег бы кто заповедного леса с драгоценным мехом. Это уже дело проще, держи только крепкую стражу.

И верно. Чего же не попробовать? Подходящие леса нашлись, и уже пробуют — пускают зверя.

С белкой, например, даже не стали возиться в совхозах. Ее быстро изучили, узнали, что ей надо, поняли, почему она сама всем поколением потоком бежит из края в край, узнали, чего она ищет. И стало ясно: жила бы она на Кавказе, эта самая сибирская белка, не будь на пути широких приволжских степей. А белке степь перейти что море переплыть. В степи она пропадет от бескормицы, и выбьет ее степной зверь и птица. Но коли самой ей не перейти, так посадим мы ее на поезд и пассажиркой отправим на Кавказ. Там есть леса; про них уже известно, что они как раз впору для беличьего житья. Да и есть на Кавказе своя белка, только от нее мало проку. Сибирскую белку как ценный пушной товар — вот что надо множить и разводить в лесном хозяйстве. И сибирская белка поехала на Кавказ. На горной высоте тысячи климатов, белка сама выберет, где ей лучше. Пусть бы только поначалу не выбили сдуру несведущие люди весь новый пушной посев. Она быстро размножится среди елок и кедров, и заселит белка кавказские высоты, как и сибирскую тайгу.

А вот что делать, коли зверя губит новый климат? А там, где климат ему хорош, не растет то, что ему годно в пищу?

Что ж, коли зверя не подтянешь к зарослям, давайте заросли подтянем к зверю. Может быть, они согласятся расти в этой нужной для зверя погоде? Что ж, можно и так. И как пчеловод разводит цветущий луг для пчел вокруг пасеки, так и мы можем насадить деревьев и кустарников, нужных для ценного зверя. Да, и на такой путь готово стать наше пушное хозяйство: подтянуть к зверю все травы, леса и кустарники, где ему привольно будет жить.

Все это: где зверю привольно, где трудно, что нужно, что вредно, — все это удалось узнать ученым трудом, зорким досмотром и тысячами опытов совхозов и зоопарка. Но смотрите, такая смешная и обидная штука: северный олень — лопарская корова, — которого, кажется, знали, к которому привыкли не меньше, чем к домашнему петуху, — этого оленя хотели устроить жить в нашем морозном и снежном крае, в Московской области. Оказалось, что северный олень — это два зверя на тех же четырех копытах. Один зверь — летний, другой — зимний. Зима и лето на его заполярной родине так резко разнятся, что весь зверь — северный олень — перерождается по этим двум сезонам. Зимой кровь, все соки, пищеварение, весь его жизненный режим — все другое. Он живет и дышит иначе.

Зимой северному оленю нужен тамошний, тундровый, мох — ягель. Он острыми копытами раскапывает заполярный снег и жадно начинает глодать из-под снега мерзлый тундровый мох. Он найдет его всюду: на бегу, на дороге. А поставьте вы этого оленя зимой в стойло на душистое сено, на самые разлучшие парные коровьи корма — ничто, ничто не мило зимнему оленю; он отощает, захиреет и сдохнет тут же на лучшем сене, у сытных кормов. Зимнему северному оленю давайте ягель. И пока мы не вырастим ягеля в наших местах, не привозите к нам этой заполярной коровы.

И вот, когда ученые в зоопарке стали пристально исследовать жизнь зверей и птиц, они натолкнулись на чудо. Оказалось, что северный житель, глухарь, морозит себе ноги на зимнем морозе, а с виду изнеженный южный франт, фазан, на самом крепком морозе ходит босиком, и хоть бы что — лапы целы. У этой южной птицы лапы голые, а у глухаря-мужичка они в перьях, будто в валенках. Спасает он эти свои ноги тем, что засовывает в снег, — там теплей и укрыто от ветра.

В чем же дело? Фазанья кровь оказалась более морозостойкой, она не застывает натвердо при этом морозе, когда каменеет кровь в лапах глухаря. А ведь, казалось бы, ни за что не поверить, что нежный фазан, кавказский житель, с своим тонким цветистым хвостом, крепче глухаря, этого медведя среди птиц.