Очерки по истории русской агиографии XIV–XVI вв. - [31]

Краткая версия Пахомиевского Слова отразилась в Ермолинской и сходных с нею летописях. Указанные летописи не зависят от Московского свода 1479 г.: так, в них правильно читается «дани и оброки дают ему»[148], в Московском же своде 1479 г. (Уваровский и Эрмитажный списки) — «дани и оброкы имаше»[149]; фрагмент с характеристикой «сурового и безчеловечного» образа Тимура, заимствованный из Смоленского свода 1446 г., в Московском своде вставлен в середину текста, в Своде 1518 г., Прилуцкой и Лихачевском летописце помещен в начале рассказа, в Ермолинской удален вообще. Следовательно, Краткая версия восходит не к Московскому своду 1479 г., а к их общему источнику, который я определяю как Свод 1477 г. Помимо глобального сокращения Первой Пахомиевской редакции в составе Ермолинской и сходных с нею летописях текст ее еще и переработан, причем в ряде случаев неудачно: так, в числе встречавших в Москве икону указан великий князь Василий Дмитриевич — тогда как он с войсками находился в это время на берегу Оки.

Оригиналом списка Увар., № 1366 пользовался составитель Сокращенного свода 1493 г. Дело в том, что после слов «многа царства и княженья покори под собе» в Уваровском списке читается «доселе преступи»[150]. Смысл этого замечания проясняется при сопоставлении с Сокращенным сводом 1493 г.: в этом своде Пахомиевское слово о Темир–Аксаке переписано как раз до слов «княжениа покори под себе», а затем сделан значительный пропуск[151]. Редакционная помета «доселе преступи» не была понята писцом Уваровского списка, и он внес ее в текст[152]. Любопытно, что в выявленном нами списке ГИМ, Барс. № 1792 Сокращенного свода 1493 г. против данного места на полях сохранилась помета «доселе» (л. 141 об.).

Для последующей истории Первой Пахомиевской редакции имеет значение, что, в свою очередь, текстом Сокращенного свода 1493 г. пользовался составитель списка Царского Софийской I летописи[153].

§ 3. Вторая Пахомиевская редакция: извод А

В конце 70–х годов XV в. была составлена новая редакция Повести о Темир–Аксаке, которая и получила наибольшее распространение в древнерусской письменности. В ее основу был положен вариант Повести редакции Епифания Премудрого, находящийся в составе сборников[154], и дополнен извлечениями из Повести о нашествии персидского царя Хоздроя на Царьград[155].

Некоторые детали позволяют определить время написания редакции. Великие князья Московские (Василий Дмитриевич, Иван Красный и Иван Калита) называются здесь «самодержцами Русской земли». В применении к московским князьям такой титул стал употребляться лишь в конце 70–х годов XV в. Так, «самодержцем всея Руси» (и просто «самодержцем») называется Иван III, сын великого князя Василия Васильевича, «самодержца тоя же Рускиа земли», в Слове Пахомия Логофета на перенесение мощей митрополита Петра, написанном по случаю перенесения мощей в 1472 и 1479 гг., — т. е. около 1479 г.[156] В Московском своде 1477 г. Иван III называется «самодержцем Русскыа земли» в финальном известии (1477 г.) о смерти Пафнутия Боровского (в остальных случаях московские летописцы пользуются официальным титулом «великий князь Володимерский и Новогородский и всея Руси самодержец»)[157]. Есть все основания считать, что Сказание, написанное по поводу окончания строительства Московского Успенского собора в 1479 г., составлено Пахомием Логофетом: Сказание встречается в рукописях, как правило, вместе с Похвальным словом митрополиту Петру и Словом на перенесение мощей митрополита Петра — но оба Слова, как мы выяснили, атрибутируются Пахомию Логофету. В этом сочинении Иван III называется «самодержцем», «великим самодержцем», «великим самодержцем всеа Руси» и, наконец, «самодержцем всеа Рускиа земли»[158].

Итак, наши наблюдения показывают, что форма титула московских князей — «самодержец Русской земли», употребленная в Повести о Темир–Аксаке, в письменности XV в. имела ограниченное хождение и зафиксирована только в четырех памятниках, написанных в 1477—1479 гг., причем три из них (Похвальное слово митрополиту Петру, Слово на перенесение мощей митрополита Петра и Сказание о строительстве московского Успенского собора) точно связаны с именем Пахомия Логофета и переписывались в составе единого комплекса; к составлению же четвертого памятника (Свода 1477 г.), как было отмечено выше, Пахомий также имел вероятное отношение. Следовательно, титулатура в форме «самодержец Русской земли», можно сказать, специфически свойственна Пахомию Логофету.

С произведениями Пахомия Логофета согласуются идеологические установки новой редакции Повести о Темир–Аксаке. Важнейшим в этом свете представляется вопрос о взаимоотношениях светской и церковной власти. В редакции Епифания Премудрого значительная роль в повествовании уделена личности митрополита Киприана: митрополит «заповеда всем людем поститися и молитися, и молебны пети», во главе освященного собора он торжественно встречает Владимирскую икону в Москве, лично освящает Сретенскую церковь, поставленную на месте встречи иконы. Но важнейшие решения принимаются совместно великим князем и митрополитом: князь «погадав с митрополитом Киприаном и с всеми князьми и с бояры старейшими», приказал послать за Владимирской иконой Богоматери; «митрополит подумав с великым князем, съвет сътворишя» об увековечивании памяти о чудесном избавлении от грозного нашествия и решили поставить церковь на месте, где москвичи встретили чудотворную икону.