Очерки по истории церкви - [83]
Приходилось наблюдать, по словам Тертуллиана, как живописец, ваятель, работая над устройством храмов и идолов, являясь пособником идолослужения, оставляет на время идолов, «приходит в нашу церковь, поднимает к Создателю своему руки, недавно делавшие идолов… простирает к телу Господню руки, созидающие тела демонов…» [229]
Нужда, старые привычки, налаженный строй жизни затягивали, а страх преследования, мученической смерти решал дело, не давая вырваться из калечащей христианский дух обстановки.
«Я буду беден», «у меня не будет пищи», «нет одежды», «мне нужны деньги», «мне надобно устроить своих детей и подумать о потомстве», «я в мире имел известное звание (положение)», «иначе жить невозможно», — вот то, что всё чаще приходилось слышать от многих христиан, не имевших сил по-новому перестроить свою жизнь[230]. Эта привязь к миру, к житейскому в ущерб духа жизни всплыла на первый план у многих христиан к началу III в. По существу вопрос был сложнее, чем кажется на первый взгляд. В своей глубине это был вообще вопрос об отношении Церкви к миру, лежащему во зле, к служению и пользованию миром, отвлекающим от служения Христу и Богу.
Положение еще усложнялось тем, что среди самих христиан появились всякие полуязыческие мутные течения, например, гностические учения, оправдывающие любую жизненную сделку с язычеством и его нравами какими-нибудь высокими соображениями и для всякой нравственной слабости находившие благовидные причины.
Уверовавший колебался в принятии крещения, боясь «клятвенных» (у Климента Александрийского) обязательств в строгости христианской жизни. Находилась какая-нибудь Квинтилла, гностическая проповедница, которая говорила, что «крещение водою» вовсе не обязательно, освобождая тем самым христианина и от таинства и от обетов крещения.
Человек отвиливал от трудностей христианского пути — ему подсказывали какие-нибудь карпократиане, что они вовсе и не нужны, нужна «только вера и любовь», понимая под этим что-то весьма туманное и ни к чему не обязывающее[231].
Христианин запутывался в сетях греха; его лишали последних сил выбиться на дорогу, убеждая, что нужно все испытать — и доброе и злое (на деле, впрочем, выходило одно злое).
Наступало время гонений. В арсенале у гностиков для всех малодушных и слабых был достаточный запас веских доказательств, что открытое исповедание веры и мученическая смерть — вещи вовсе не нужные и даже бесполезные, а участие в жертвоприношениях вполне терпимо. Так всюду и всегда гностики и им подобные — домашние враги христианского дела и мысли — вносили мало заметное, но постепенно действующее разложение.
Что этому противопоставляли пастыри, наставники православия?
Насколько можно судить по святому Иринею, Тертуллиану и отчасти Клименту Александрийскому, они учили строить жизнь совсем в ином плане, чем привык «мир», с вкусом к иным благам, чем в язычестве и полуязыческом христианстве. В вопросах земного бытия они учили жить с всецелым доверием к обетованиям Божиим, что Он не оставит своих служителей, и поэтому не бояться жертв, на которые вынуждала вера. «Правда, Бог не дает (своим служителям) ни тяжелых золотых ожерелий, ни пышных и беспокойных одежд, — говорит Тертуллиан, — ни галльских рабов, ни германских носильщиков… но Он доставляет им все нужное, и этого довольно для благоприличия и умеренности»[232]. На жалобы о трудности жизни он напоминает о заповедях и целях христианской жизни, добавляя, что никто из избранных Богом мужей не говорил: «мне нечем жить». «Вера не боится голода… она привыкла не беспокоиться не только о голоде, но и о самой жизни… что трудно для человека, то легко для Бога» и с помощью Божией[233].
Христианское миросозерцание на грани III в.
Тертуллиан первого периода как выразитель общепринятых в его время идеалов
Мученичество и мученики
Христианам, которые по разным причинам тянулись в конце II в. на сделку (компромисс) с язычеством и вообще Миром греха, противостояли те из их собратий, которые жили иными целями, иными благами, иными радостями и надеждами.
Самыми яркими выразителями последних были мученики.
Как мы видели из слов Аполлония, мученичество, как исповедание перед судом, и мученическая смерть были лишь завершением мученического подвига целостной жизни христианина. Мученичество было соблюдением во всей целостности и чистоте некой иной жизни и иного Духа, которые не могли смешиваться с жизнью «мира сего», с духом мира сего. Среди писаний этого времени жизненный идеал «мучеников» нашел себе выражение в мученических актах (Аполлония, Филицитаты и Перпетуи, лионских мучеников и др.), в творениях Тертуллиана (в первый период его жизни) и, наконец, святого Киприана Карфагенского, который и внутренне как бы завершает мученическое время в жизни Церкви. Святой Киприан был еще жив, когда родился преподобный Антоний Великий, а Павел Фивейский ушел в пустыню, т. е. когда Церковь уже начала готовить на смену мученичеству монашество, которое впоследствии руководило в борьбе с грехом, с обмирщением Церкви, созидало Царствие Божие в мире, не смешиваясь с миром.
В чем же состоял жизненный идеал христиан на грани III в. и что он противопоставлял язычеству и полуязыческому миросозерцанию?
Монография посвящена истории высших учебных заведений Русской Православной Церкви – Санкт-Петербургской, Московской, Киевской и Казанской духовных академий – в один из важных и сложных периодов их развития, во второй половине XIX в. В работе исследованы организационное устройство духовных академий, их отношения с высшей и епархиальной церковной властью; состав, положение и деятельность профессорско-преподавательских и студенческих корпораций; основные направления деятельности духовных академий. Особое внимание уделено анализу учебной и научной деятельности академий, проблем, возникающих в этой деятельности, и попыток их решения.
Предлагаемое издание посвящено богатой и драматичной истории Православных Церквей Юго-Востока Европы в годы Второй мировой войны. Этот период стал не только очень важным, но и наименее исследованным в истории, когда с одной стороны возникали новые неканоничные Православные Церкви (Хорватская, Венгерская), а с другой – некоторые традиционные (Сербская, Элладская) подвергались жестоким преследованиям. При этом ряд Поместных Церквей оказывали не только духовное, но и политическое влияние, существенным образом воздействуя на ситуацию в своих странах (Болгария, Греция и др.)
Книга известного церковного историка Михаила Витальевича Шкаровского посвящена истории Константино польской Православной Церкви в XX веке, главным образом в 1910-е — 1950-е гг. Эти годы стали не только очень важным, но и наименее исследованным периодом в истории Вселенского Патриархата, когда, с одной стороны, само его существование оказалось под угрозой, а с другой — он начал распространять свою юрисдикцию на разные страны, где проживала православная диаспора, порой вступая в острые конфликты с другими Поместными Православными Церквами.
В монографии кандидата богословия священника Владислава Сергеевича Малышева рассматривается церковно-общественная публицистика, касающаяся состояния духовного сословия в период «Великих реформ». В монографии представлены высказывавшиеся в то время различные мнения по ряду важных для духовенства вопросов: быт и нравственность приходского духовенства, состояние монастырей и монашества, начальное и среднее духовное образование, а также проведен анализ церковно-публицистической полемики как исторического источника.
Если вы налаживаете деловые и культурные связи со странами Востока, вам не обойтись без знания истоков культуры мусульман, их ценностных ориентиров, менталитета и правил поведения в самых разных ситуациях. Об этом и многом другом, основываясь на многолетнем дипломатическом опыте, в своей книге вам расскажет Чрезвычайный и Полномочный Посланник, почетный работник Министерства иностранных дел РФ, кандидат исторических наук, доцент кафедры дипломатии МГИМО МИД России Евгений Максимович Богучарский.
Постсекулярность — это не только новая социальная реальность, характеризующаяся возвращением религии в самых причудливых и порой невероятных формах, это еще и кризис общепринятых моделей репрезентации религиозных / секулярных явлений. Постсекулярный поворот — это поворот к осмыслению этих новых форм, это движение в сторону нового языка, новой оптики, способной ухватить возникающую на наших глазах картину, являющуюся как постсекулярной, так и пострелигиозной, если смотреть на нее с точки зрения привычных представлений о религии и секулярном.